реферат

Главная

Рефераты по зарубежной литературе

Рефераты по логике

Рефераты по маркетингу

Рефераты по международному публичному праву

Рефераты по международному частному праву

Рефераты по международным отношениям

Рефераты по культуре и искусству

Рефераты по менеджменту

Рефераты по металлургии

Рефераты по муниципальному праву

Рефераты по налогообложению

Рефераты по оккультизму и уфологии

Рефераты по педагогике

Рефераты по политологии

Рефераты по праву

Биографии

Рефераты по предпринимательству

Рефераты по психологии

Рефераты по радиоэлектронике

Рефераты по риторике

Рефераты по социологии

Рефераты по статистике

Рефераты по страхованию

Рефераты по строительству

Рефераты по схемотехнике

Рефераты по таможенной системе

Сочинения по литературе и русскому языку

Рефераты по теории государства и права

Рефераты по теории организации

Рефераты по теплотехнике

Рефераты по технологии

Рефераты по товароведению

Рефераты по транспорту

Рефераты по трудовому праву

Рефераты по туризму

Рефераты по уголовному праву и процессу

Рефераты по управлению

Дипломная работа: Уголовно-правовая характеристика вины

Дипломная работа: Уголовно-правовая характеристика вины

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. История развития учения о вине

1.1 История развития отечественного законодательства о вине

1.2 Российская наука уголовного права о вине

ГЛАВА 2. Сущность и содержание вины

2.1 Вина и субъект преступления

2.2 Вина и виновность

2.3 Вина и осознание своего деяния

2.4 Вина и предвидение общественно опасных последствий

2.5 Вина и желание наступления общественно опасных последствий

ГЛАВА 3. Формы вины

3.1 Вина и ее формы

3.2 Вина умышленная

3.3 Вина неосторожная

3.4 Двойная форма вины

3.5 Невиновное причинение вреда

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ


ВВЕДЕНИЕ

Тема «Уголовно-правовая характеристика вины» весьма актуальна в настоящий момент, т.к. от правильного решения проблемы вины во многом зависит определение оснований и пределов уголовной ответственности, концептуальное построение таких важнейших институтов уголовного права, как неоконченное преступление, соучастие в преступлении, обстоятельства, исключающие преступность деяния, конструирование конкретных составов преступления.

К сожалению, своего решения и четкой законодательной регламентации удостоились далеко не все аспекты проблемы вины, и далеко не все методы научного исследования были задействованы. Более того, большинство решенных и, казалось бы, возведенных в ранг аксиом вопросов виновного вменения в свете построения правового демократического государства и стремительного изменения социально-экономической, политической и морально-нравственной действительности требуют серьезного теоретического переосмысления и, соответственно, совершенствования их законодательной регламентации.

Объект данного исследования – субъективная сторона состава преступления.

Предмет исследования – уголовно-правовая характеристика вины.

Цель исследования – комплексное изучение проблемы вины в уголовном праве применительно к новому уголовному законодательству и современным реалиям России.

Задачи исследования: 1) рассмотреть сущность, содержание и формы проявления вины; 2) разработать ее объективно-субъективное понятие; 3) определить степень ее влияния на уголовную ответственность; 4) предложить законодателю и правоприменителям пути решения спорных вопросов виновного вменения.

Данная тема достаточно хорошо разработана в литературе и научных трудах, как в советский период (Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. – М., 1968., Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. – М., 1950., Рарог A.M. Общая теория вины в уголовном праве. – М., 1980), так и в настоящее время (Векленко С.В. Понятие, сущность, содержание и формы вины в уголовном праве.- М., 2002., Назаренко Г.В. Вина в уголовном праве. – Орел. 1996., Нерсесян В.А. Неосторожная вина: проблемы и решения. –М.,2000).

В этой работе применялись следующие методы исследования: исторический; логический; системный; специально-юридический и другие.

Работа состоит из: введения, трех глав: «история развития учения о вине»; «сущность и содержание вины»; «формы вины» и заключения.


ГЛАВА 1. История развития учения о вине

1.1 История развития отечественного законодательства о вине

Логика мышления исторична в той же мере, в какой история логична. Именно поэтому любое историко-правовое исследование в своей методологической основе должно исходить из единства исторического и логического. Без исторического воспроизведения правовой действительности исключается возможность логического осознания ее закономерностей, но и без логического осмысления хода правовой истории невозможно вскрыть внутренние причины и механизмы ее закономерного движения.

В древнейших из известных на сегодняшний день отечественных нормативно-правовых документах, договорах Руси с Византией X в., употребляется термин «согрешение» (ст.2 Договора Руси с Византией 911 г.), который историки переводят как «вина». Анализ этих памятников Русского права позволяет заключить, что ответственность и наказание на данном этапе развития государства и права никак не увязывались с субъективным восприятием совершенного преступления. Преступным деяние признавалось лишь по фактическим размерам причиненного личности или собственности вреда, т, е. в законодательстве того времени господствовал принцип объективного вменения.

Принятие христианства не только предопределило всю дальнейшую историю Руси, но и осуществило переворот в развитии права. Переход от язычества к христианству означал полное восприятие византийского права, представленного в виде церковных канонов. Согласно христианской доктрине поведение человека должно преломляться через призму нравственных идеалов. Предметом суда становится грех преступления, совершенного человеком по своей воле. Отождествление виновности и греховности нашло отражение во всех законодательных памятниках средних веков.

В Двинской Уставной Грамоте (1398 г.) смысловое значение рассматриваемого термина становится адекватно материальным и денежным взысканиям— «вины полтина». То же в Беложерской Грамоте (1488 г.) — «вины четыре рубля» [30]. Связанная с материальной ответственностью лица вина выступает как нечто материально осязаемое. Летописная терминология показывает, что ее можно взять, отдать, забрать и т.д. Но уже в Судебниках XV-XVI вв. наблюдается тенденция смещения понятия вины и виновности из материальной сферы в область душевно-эмоционального состояния человека. Так, в Судебнике 1497 г. вина лишь однажды равнозначна материальным взысканиям (ст.38). В остальных статьях «виноватый» означает проигравший дело, т. е. определенное состояние лица. Из этого можно предположить, что законодатель пытается термином «вина» охватить и конкретную материальность содеянного и саму личность преступника.

Судебник 1606-1607 гг. отразил все предшествующие направления развития. В нем, кроме традиционной характеристики «виноватого» как проигравшего дело (грань I. ст.62; грань 2. ст.37 и т.д.), содержится понимание вины в более глубоком смысловом значении, когда она представлена как совокупность условий ответственности личности.

Соборное уложение 1649 г. запечатлело различные оттенки «виновности» в период религиозных брожений, когда существенно возросло значение человеческой индивидуальности и тезис ответственности перед Богом стал абстрактным [36]. Окончательно отказавшись от материальности вины, Уложение содержало некоторые разночтения в понимании содержания данного обязательного условия уголовной ответственности. Например, кто в Церкви «учинит мятеж», «тому бесчиннику за его вину учинити торговая казнь» [31].

В Соборном уложении 1649 г. появилось очень важное понятие воли. Если показания обвиняемого не подтверждались свидетелями, на которых он указывал, то «его тем обвинити по тому, что он на тех людей сам слался из воли». В этой связи оценка различий волевой направленности действий виновного весьма высока. Например, в случае с поджогами имущества кодекс различал казус («ненарочное дело»), неосторожность («небрежение») и умысел («нарочное дело») [31].

Развитие идей умысла и неосторожности во многом подготавливало почву для перемещения понятия вины в область психической деятельности человека. Это неизбежно означало и кризис «материальности» вины, и отграничение светской виновности от ответственности перед Богом. Но для полного разрыва с традиционными категориями человек должен был порвать с религиозными догмами, стать «самоответственным», что проявилось лишь в XIX столетии [36].

После государственных преобразований Петра I многие нормы права XVII в. фактически потеряли силу. Наибольший интерес из уголовно-правовых документов петровского времени представляет Артикул воинский 1715 г. с кратким толкованием [37], который не заменил Уложение 1649 г., а действовал параллельно с ним вплоть до создания Свода законов Российской Империи.

Как и Соборное уложение, Артикул воинский знал наказание за голый умысел на совершение политических преступлений. Так, артикул 19, предусматривающий ответственность за вооруженный заговор, содержал формулу «умышлять будет»; в толковании к артикулу 99, посвященному ответственности дезертиров, использовался термин «умыслят»; артикул 127, где речь идет о государственной измене, определял умысел через слова «учинить намеритца».

Артикул воинский проводил различие между деяниями умышленными, неосторожными и случайными, используя для этого весьма своеобразную терминологию. При описании умышленной вины применялись слова «нарочно» (артикул 8), «с умыслом» (артикул 27), «с упрямства» (артикул 103), «в намерении» (артикул 144), «волею» (артикул 154), «самовольством» (артикул 178), «добровольно» (толкование к артикулу 189), «лживо» (артикул 200). Неосторожную вину законодатель определял через термины: «из легкомыслия» (артикул 6), «неосмотрителен» (артикул 40), «с лености или от неосторожности» (толкование к артикулу 41), «небрежением и винностию офицерскою или солдатскою» (артикул 87), «не одумавшись с сердца, или не опамятовась» (артикул 152), «ненарочно и неволею» (артикул 158), «не в намерении» (толкование к артикулу 163), «небрежением и неосторожностью» (артикул 179). При описании случайного убийства, за которое не предусмотрено наказание, артикул 158 использовал следующую формулу: «весьма неумышленное и ненарочное убивство, у котораго никакой вины не находится» [37].

Стремление закрепить существующие порядки привело к идее систематизации законодательства. Результатом грандиозной работы, проведенной в данном направлении, явилось создание в начале XIX в. Свода законов Российской Империи. Для темы нашего исследования наибольший интерес представляет ст. 5 тома XV Свода законов, которая предусматривала ответственность за неосторожность в двух видах: 1) «когда виновный легко мог предвидеть, что действие его может повлечь противозаконные последствия...» и 2) «когда виновный совершил действие, законом не воспрещенное, не думая, чтобы из оного смогло произойти противозаконное последствие, однако же при надлежащей осмотрительности мог бы избежать противозаконного последствия» [37].

Систематизация российского законодательства, проведенная при Николае I, в области уголовного права пошла дальше, чем в других отраслях права, и завершилась в 1845 г. изданием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.

В статье 5 первого раздела Уложения было закреплено, что «преступления и проступки суть умышленные или неумышленные». Статья 6 выделяла две разновидности умысла: «В преступлениях и проступках умышленных различаются две степени: 1 -я, когда противозаконное деяние учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного намерения или умысла; 2-я, когда оное учинено хотя и с намерением, но по внезапному побуждению без предумышления». Согласно ст. 7 «зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности, не считается виною». Из этих формулировок можно заключить, что законодательство того времени под виной понимало умышленное или неосторожное отношение лица к совершенному им деянию.

Анализ всех этих положений закона позволяет заключить, что Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. не только при конструировании уголовно-правовых запретов, но и при определении меры ответственности лица, нарушившего установленные законом правила поведения, большое внимание уделяло внутреннему психическому отношению лица к своему противоправному поведению.

Новая редакция Уложения о наказаниях уголовных и исправительных была осуществлена в 1866 г. в связи с проведением в стране крестьянской реформы, реформы полиции, судебной реформы и некоторыми изменениями карательной политики. Однако ни эта, ни редакция Уложения 1885 г., пополненная в связи с развитием революционного движения в России новыми составами государственных преступлений, не внесли существенных изменений в содержание законодательных формулировок различных форм и проявлений вины.

Виновная ответственность получила достаточно детальную регламентацию в Уголовном уложении 1903 г. Так, согласно ст.ст. 42 и 43 Уложения «не вменяется в вину преступное деяние, коего учинивший не мог предвидеть или предотвратить. Неведение обстоятельства, коим обусловливается преступность деяния или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния или усиливающего ответственность обстоятельства» [37].

Отделение пятое Уголовного уложения 1903 г., посвященное видам виновности, не только закрепило разграничение между виной умышленной и виной неосторожной, но и дало содержательную характеристику этим формам виновности. Согласно ст. 48 «преступное деяние почитается умышленным не только, когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление последствия, обуславливающего преступность сего деяния. Преступное деяние почитается неосторожным не только, когда виновный его не предвидел, хотя мог или должен был оное предвидеть, но также когда он хотя и предвидел наступление последствия, обуславливающего преступность сего деяния, но легкомысленно предполагал такое последствие предотвратить». В этих формулировках без труда можно увидеть прообраз современного законодательного закрепления форм вины.

Термины «вина», «виновные», «виновники» очень часто встречаются в самых первых законодательных актах молодого Советского государства [40]. В первых декретах, содержащих уголовно-правовые нормы, прямо говорилось о необходимости привлечения к уголовной ответственности и наказании лиц, виновных в совершении конкретных общественно опасных деяний (саботаж, дезертирство и т.п.), и что наказание должно соответствовать степени виновности этих лиц . Однако содержание понятия этих терминов не раскрывалось. Анализ ряда законодательных актов периода 1917-1919 гг. позволяет заключить, что их составители рассматривали вину в качестве субъективной стороны преступления. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», принятые 12 декабря 1919 г., категорически отказались от понятия вины, провозгласив в ст. 10, что «наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины» [40]. Авторы Руководящих начал, не ограничившись отказом от понятия вины, отбросили и такие основополагающие категории уголовного права, как умысел и неосторожность. Сложилась парадоксальная ситуация: не проводя никаких различий между умышленными и неосторожными преступлениями, закон (ст. 12) предписывал при назначении наказания учитывать по существу и этот критерий.

В первом советском Уголовном кодексе 1922 г. говорилось не только о «виновных» (ст.30 ), но и о «вине». Так, на смягчающие вину обстоятельства указывали ст.ст. 201, 207, 208 и др. В соответствии со ст. 11 этого Кодекса «наказанию подлежат лишь те, которые: а) действовали умышленно, т.е. предвидели последствия своего деяния и их желали или же сознательно допускали их наступление; или б) действовали неосторожно, т.е. легкомысленно надеялись предотвратить последствия своих действий или же не предвидели их, хотя и должны были их предвидеть».

Согласно ст. 10 Уголовного кодекса РСФСР редакции 1926 г. «в отношении лиц, совершивших общественно-опасные действия, меры социальной зашиты судебно-исправительного характера применяются лишь в тех случаях когда эти лица: а) действовали умышленно, т. е. предвидели общественно-опасный характер последствий своих действий, желали этих последствий или сознательно допускали их наступление, и б) действовали неосторожно, т. е. не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предвидеть их, или легкомысленно надеялись предотвратить такие последствия».

Совершение преступления по невежеству, несознательности или случайному стечению обстоятельств согласно п. «ж» ст. 48 этого УК признавалось смягчающим обстоятельством. Статья 58 (14) при характеристике контрреволюционного саботажа закрепила достаточно своеобразное отношение преступника к своим обязанностям: сознательное неисполнение либо умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и государственного аппарата. Остается только догадываться о том, какой смысл вкладывал законодатель в термин «умышленно небрежное». Возможно, данный термин был прообразом современного понятия преступного легкомыслия.

Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 г. при описании конкретных составов преступлений активно использовал и другие термины, характеризующие субъективное отношение лица к содеянному: умышленное истребление или повреждение имущества (ст.79 УК), преступно-небрежное обращение с лошадьми (ст.79 (4) УК), заведомо ложный донос (ст.95 УК), небрежное или недобросовестное отношение к возложенным по службе обязанностям (ст. 111 УК), неосторожное телесное повреждение (ст. 145 УК), самовольное использование литературных, музыкальных и иных художественных и научных произведений (ст. 177 УК) и др.

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и УК РСФСР 1960 г. закрепили принцип виновной ответственности и содержали законодательные формулы умысла и неосторожности [28]. Статья 3 Основ, посвященная основаниям уголовной ответственности, закрепила, что «уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние». Статья 3 УК РСФСР к этой формуле добавила следующее: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом».

В Уголовном кодексе Российской Федерации (УК РФ) 1996 г., вступившем в действие с 1 января 1997 г., в отличие от ранее действовавшего уголовного законодательства, вине посвящена целая глава (глава 5). Статьи данной главы не только называют, но и подробно регламентируют умышленную и неосторожную формы вины (ст.ст. 24, 25, 26 УК), ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины (ст.27 УК), а также случаи невиновного причинения вреда (ст.28 УК). Однако, несмотря на то, что словом «вина» называется глава 5 УК РФ, в ее статьях не раскрывается понятие этого термина.

Психологическое содержание занимает центральное место среди основных категорий, характеризующих вину в действующем уголовном законе. Составными элементами психического отношения, проявленного в конкретном преступлении, являются сознание и воля. Изменения в соотношении сознания и воли образуют формы вины.

УК РФ (ст.25) характеризует умысел как психическое отношение, при котором лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их или сознательно допускало наступление этих последствий.

Вторая форма вины — неосторожность (ст.26 УК РФ) — в отличие от умысла, связана с отрицательным отношением лица к преступным последствиям наступление которых оно не желает и не допускает. Ненаступление последствий, как правило, исключает ответственность за неосторожное создание опасности причинения вреда.

Новеллой УК РФ является ст.27, в которой закреплено правило привлечения к ответственности за преступление, совершенное с двумя формами вины. Если виновный, действуя умышленно, причинил тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом виновного, то уголовная ответственность за эти последствия наступает лишь в случае, если лицо предвидело возможность их наступлений, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно было и могло предвидеть возможность наступления этих последствий. Сочетание двух форм вины характеризуется различным отношением лица к деянию и последствию, поэтому оно возможно лишь в материальных преступлениях, которые содержат последствия в качестве самостоятельного признака объективной стороны.

Завершая анализ отечественного уголовного законодательства, посвященного различным проявлениям вины, следует отметить, что на примере рассмотренных нормативных документов нельзя не увидеть эволюции уголовно-правовых взглядов, которая способствовала перемещению категории вины из области материальных признаков преступления в сферу субъективных оснований уголовной ответственности. Способность человека оценивать свое поведение и руководить своими действиями постепенно занимает центральное место в деле надлежащей защиты важнейших интересов личности и общества от различного рода противоправных посягательств.

1.2 Российская наука уголовного права о вине

Историко-правовой метод научного исследования, призванный учитывать все положительное, что накоплено историческим опытом, в недавнем прошлом сводился фактически к «принципиальной» критике, часто некорректной, «реакционной» сущности немарксистских правовых концепций. Такой подход к оценке достижений отечественной дореволюционной правовой мысли должен быть пересмотрен. Наука уголовного права дореволюционной России (как классического, так и социологического направлений) составляет нашу гордость. Авторитет ее признан во всем мире [25].

Дореволюционная классическая школа отечественного уголовного права, ярчайшими представителями которой были Н.С. Таганцев, Н.Д. Сергеевский, С.В. Познышев, в основном стояла на позиции психологического понятия вины. В частности, С.В. Познышев писал: «Под виною в уголовном праве следует разуметь проявленное субъектом такое настроение, при котором он действует преступным образом, сознавая или, по крайней мере, имея возможность сознать преступный характер своего поведения и находясь в таких обстоятельствах, что мог бы от данного поведения удержаться, если бы у него не были недоразвиты противодействующие последнему чувствования и представления» [33].

Н.С. Таганцев и Н.Д. Сергеевский считали настолько само собой разумеющимся и установленным понимание вины как формы психического отношения лица к деянию, что даже не находили нужным останавливаться на общем понятии, уделяя все свое внимание разработке форм вины. Признавая вину элементом преступного деяния, Н.Д. Сергеевский отмечал, что «область вменения образуется совокупностью всех тех деяний, при совершении которых лицо, обладающее вообще способностью ко вменению, действительно понимало свойства совершаемого, действительно предусматривало или предвидело последствия, действительно сознавало запрещение закона и действительно имело возможность принять это запрещение в руководство своей деятельности. Совокупность этих условий носит название субъективной виновности» [42]. По мнению Н.С. Таганцева, «вменение лицу преступного деяния означает признание лица не только учинившим это деяние, но и виновным в этом деянии, а потому уголовно-ответственным; без вины нет ответственности и вменения» [44].

Становление и развитие учения о вине в советском уголовном праве, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, можно условно поделить на три основных этапа; I) 20-е годы, когда отрицание понятия вины во многом объяснялось влиянием буржуазной социологической школы уголовного права; 2) 30-е годы, когда вина стала рассматриваться в качестве родового понятия умысла и неосторожности; 3) конец 40-х — начало 50-х годов, когда в монографической литературе появляются концепции двойного понимания вины как общего основания уголовной ответственности и как родового понятия умысла и неосторожности.

Характеризуя первый этап, следует отметить, что значительная часть русских криминалистов начала XX в., среди которых были Н.Н. Полянский, Э.Я. Немировский и др., примыкали к так называемому левому крылу социологического направления, которое, хотя и разделяло некоторые идеи данной школы, но относилось отрицательно к теории «опасного состояния». Согласно их концепции вина признавалась основанием уголовной ответственности, однако понималась не как психическое отношение к совершенному преступлению, а как совокупность заложенных в преступнике психических факторов, породивших его отрицательное правовое или социальное осуждение.

Несколько иной позиции по отношению к вине придерживались отечественные последователи механистического детерминизма и фатализма. Так, М.Ю. Козловский отмечал: «Наш взгляд на преступника исключает наличность у него свободной воли или просто «воли». Для нас, детерминистов, в этом вопросе аксиомой является положение, что преступник — продукт социальной среды и все его действия, все его побуждения от его и нашей воли не зависят. Нелепо поэтому воздавать ему «должное» за то, в чем он неповинен» [16].

Данный период характеризуется оживленными теоретическими дискуссиями о том, что должно быть положено в основу норм уголовного законодательства — вина или опасное состояние личности. Даже те ученые, которые признавали наличие вины в уголовном праве, считали, что общей тенденцией развития советского уголовного права «является полная замена «вины» как основания уголовно-правового принуждения «опасным состоянием» и полное отмирание «наказания» и замена его мерами социальной защиты как уже единственной формы уголовно-правового принуждения».

Впервые понятие вины как психического отношения вменяемого лица к учиненному им преступному деянию в форме умысла или неосторожности было дано А.А. Пионтковским в его учебнике по Общей части уголовного права [32]. Однако уже во втором издании учебника А. А. Пионтковский заменил термин «вина» термином «субъективная сторона преступления», присоеднившись к мнению большинства криминалистов.

Несмотря на предпринимаемые учеными и политиками усилия по приданию вине характера общественной, морально-политической, классовой категории, ликвидировать принцип виновного вменения в советском уголовном праве не удалось. В 30-х годах термин «вина» вновь появляется и в законодательстве, и на страницах печати. В 1935 г. вышла в свет статья А.Я. Эстрина «О вине и уголовной ответственности», в 1937 г. были опубликованы статьи Г.И. Волкова «О проекте нового Уголовного кодекса» и Б.С. Маньковского «Против антимарксистских теорий в уголовном праве», авторы которых предложили рассматривать умысел и неосторожность как обязательные формы связи психики лица с его поступками и выступили против объективного вменения.

В 1938 г. вопросы вины получили подробное освещение в учебной литературе. В частности, учебник Общей части уголовного права, составленный Всесоюзным институтом юридических наук, определил вину как «психическое отношение лица к учиненному им преступлению в форме умысла или неосторожности. Это есть субъективная сторона преступления», а также констатировал, что «отсутствие психической связи между субъектом и преступлением означает и отсутствие в действиях лица состава преступления».

После окончания Великой Отечественной войны ученые вновь обратились к проблемам вины. Вину и ее формы исследовали Т.Л. Сергеева, Б.А. Глинская, В.Ф. Кириченко, В.А. Владимиров, которые отстаивали психологический подход к понятию вины, трактующий ее как психическое отношение лица к совершенному деянию в форме умысла и неосторожности. Данными авторами тщательному теоретическому анализу были подвергнуты интеллектуальный и волевые признаки прямого и косвенного умысла, преступной самонадеянности и небрежности.

Однако с подобным подходом к пониманию вины были согласны далеко не все отечественные ученые того времени, некоторые из них были сторонниками оценочной теории вины. В частности, А.Н. Трайнин отмечал, что советская наука «не ограничилась сведением виновности к формам виновности, к умыслу и неосторожности, которые были тщательно разработаны в дооктябрьской литературе. Она, кроме того, внесла момент материальный, рассматривая вину не только как родовое понятие психических отношений преступника к преступному результату (умысла и неосторожности), но и как основание их отрицательной оценки» [48].

Наиболее полное отражение оценочная теория вины получила в трудах Б.С. Утевского, который в 1950 г. пришел к выводу, что «проблема вины — это проблема морально-политической оценки поведения. Виновное поведение — это поведение, получающее отрицательную оценку с точки зрения социалистической морали и социалистического права и служащее основанием уголовной ответственности». Развивая данную мысль, он пишет, что «наряду с более узким пониманием вины как элемента состава преступления, как субъективной стороны преступления, т. е. умысла или неосторожности, советское социалистическое уголовное право знает более широкое понимание вины — вины как основания уголовной ответственности. Оценочное понимание вины и является теоретической базой для установления и определения этого более широкого понятия вины» [48].

Позиция Б.С. Утевского вызвала бурную дискуссию, большинство участников которой высказали свое отрицательное отношение к подобной трактовке понятия вины. Реальная опасность оценочного подхода состоит, по их мнению, в возможности безграничного расширения судебного произвола, способного привести к осуждению невиновных лиц и освобождению от уголовной ответственности лиц, виновных в совершении преступления».

Итоги научной дискуссии о вине, развернувшейся в 50-х годах, были подведены в редакционной статье февральского номера журнала «Советское государство и право» за 1955 г. Здесь, в частности, говорилось; «Вина — есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию в форме умысла или неосторожности, осуждаемому советским уголовным законом и коммунистической нравственностью... Вина есть родовое понятие, охватывающее две ее формы — умысел и неосторожность. Вина выражает определенное психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию. Без этого психического момента нет вины. Вина есть понятие социально-политическое. Советское уголовное право признает умысел и неосторожность формами вины лишь тогда, когда они выражены в таких деяниях, которые направлены против советского строя или нарушают социалистический правопорядок. Умысел и неосторожность, выраженные в действиях, не являющихся общественно опасными для советского строя или социалистического правопорядка, не содержат в себе признаков вины» [27].

Опираясь на эти выводы, практически все учебники, вышедшие в 60-70-е годы, психологическое содержание вины рассматривали в единстве с ее социально-политическим содержанием.

Отечественные ученые-криминалисты в те годы продолжали уделять серьезное внимание углубленному исследованию как института вины в целом, так и отдельных вопросов данной проблемы. В докторских диссертациях П.С. Дагеля и И.Г. Филановского, на базе которых были опубликованы монографические исследования [10], на основе анализа действующего законодательства и обобщения судебной практики комплексно рассмотрены почти все аспекты проблемы вины.

Проблемам субъективной стороны преступления посвящены монографии К Ф. Тихонова, Г.А. Злобина и Б.С. Никифорова, П.С. Дагеля и Д.П. Котова, П.С Дагеля и Р.И. Михеева.

Рассматривая соотношение уголовной ответственности и вины, К.Ф. Тихонов приходит к следующему выводу: «Различие между виной и ответственностью следует, на наш взгляд, усматривать в том, что вина выражается в общественно опасном поведении лица, реализуется в момент совершения преступления и служит основанием осуждения виновного со стороны общества и государства, в то время как уголовная ответственность, представляя собой осуждение виновного от имени государства, реализуется лишь с момента признания лица виновным по судебному приговору и может выражаться в наказании виновного за совершенное преступление».

Одним из негативных последствий научно-технического прогресса явилась возможность совершения непосредственными участниками ряда производственных процессов неосторожных преступлений, удельный вес которых в 60-х годах составлял 5%, в 70-х — вырос до 12% [19]. В связи с этим повышенный научный интерес вызвала дальнейшая теоретическая разработка проблемы неосторожной вины.

В 1976 г. монографическое исследование данной проблемы в неразрывном единстве правового и психологического аспектов было проведено М.Г. Углехелидзе [47]. Психологическая сторона неосторожности, по мнению автора, сводится к импульсивной установке, которая не контролируется сознанием и волей, а поэтому поведение, направленное такой установкой, таит в себе реальную возможность причинения социально вредных последствий.

В 1977 г. вышла в свет монография П.С. Дагеля, в которой исследовались такие вопросы, как общественная опасность неосторожных преступлений, психологический механизм и причины их совершения, роль личности в совершении неосторожного преступления и возможности их предупреждения. Автор предложил включить в разновидности неосторожной формы вины преступное невежество, под которым понимал те случаи, когда субъект преступления, самонадеянно осуществляющий деятельность, требующую специальных познаний, навыков или личных качеств, причиняет общественно опасные последствия, которые он по своему невежеству не мог предвидеть или предотвратить [9].

В 1980 г. А.И. Рарог подверг детальному рассмотрению сущность, содержание, форму, объем и степень вины, разработал некоторые рекомендации по применению законодательных определений умысла и неосторожности для квалификации преступлений и попытался выяснить практическое значение вины как уголовно-правовой категории. Согласно его концепции «вина есть психическое отношение в форме умысла или неосторожности лица к совершаемому им общественно опасному деянию, обусловленное вредными искажениями ценностных ориентации данного лица и выражающее его антисоциальную, асоциальную либо недостаточно выраженную социальную установку по отношению к основным ценностям общества» [34].

Рассмотрение различных аспектов вины и ее компонентов позволило в середине 90-х годов Ю.А. Красикову прийти к следующим выводам: «1) вина относится к субъективной стороне преступления, при этом содержание вины исчерпывает содержание субъективной стороны преступления (эти понятия тождественны); 2) вина связывает преступника с совершаемым им деянием (действием или бездействием) и его последствием; 3) с психологической стороны вина — это интеллектуальное и волевое отношение лица к совершаемому им деянию и его последствиям; 4) вина — составная часть оснований уголовной ответственности, позволяет отграничить преступное и непреступное поведение» [17].

Монографическое исследование проблемы вины в уголовном праве, проведенное примерно в то же время Г.В. Назаренко, имело целью обоснование необходимости нормативного подхода к вине. На основе анализа работ философов, психологов, зарубежных и отечественных специалистов по уголовному праву автор приходит к выводу, что «содержание вины включает в себя все фактические обстоятельства дела, которые нашли свое отражение в психике субъекта преступления и характеризуют его противоправное поведение» [24]. Он призывает отказаться «от психологической концепции вины, ее интеллетуалистических формул в сочетании с оценочным понятием общественной опасности, заменив его нормативным понятием противоправности».

Резюмируя вышеизложенное, хотелось бы отметить следующее.

Проблемами виновного вменения в той или иной мере занимались практически все крупные отечественные ученые-правоведы. Благодаря их научному вкладу, многие спорные вопросы относительно субъективных оснований уголовной ответственности были достаточно успешно решены.

К сожалению, своего решения и четкой законодательной регламентации удостоились далеко не все аспекты проблемы вины. Более того, большинство решенных и, казалось бы, возведенных в ранг аксиом вопросов виновного вменения в свете построения правового демократического государства и стремительного изменения социально-экономической, политической и нравственной действительности требуют серьезного теоретического переосмысления и, соответственно, совершенствования их законодательной регламентации.

Все это диктует осознание необходимости дальнейшей научной разработки проблемы вины. Предполагаемое исследование должно представлять собой комплексное изучение проблемы вины в уголовном праве применительно к новому уголовному законодательству и современным реалиям России. На основе изучения сущности, содержания и форм проявления вины необходимо разработать ее объективно-субъективное понятие, определить степень ее влияния на уголовную ответственность и предложить законодателю и правоприменителям пути решения спорных вопросов виновного вменения.


ГЛАВА 2. Сущность и содержание вины

2.1 Вина и субъект преступления

Как известно, виновным может быть признано только лицо, обладающее определенной степенью развития сознания и воли, обладающее относительной свободой воли, т.е. способностью действовать «со знанием дела» и господствовать над самим собой и окружающими условиями. Только тогда лицо может правильно сознавать фактический характер и социальный смысл своих поступков, предвидеть их последствия, руководить своими действиями, осуществляя сознательный волевой контроль за своим поведением, руководствоваться в своих поступках нормами права и нравственности. Наконец, только в отношении лиц, обладающих этой способностью, возможны и целесообразны меры уголовной ответственности [10].

Согласно действующему уголовному законодательству (глава 4 УК РФ) лицом, подлежащим уголовной ответственности, т. е. субъектом преступления, может быть признано только вменяемое физическое лицо, достигшее к моменту совершения своего общественно опасного деяния установленного уголовным законом возраста.

Наряду с определением юридических признаков субъекта преступления, уголовное законодательство (ст.ст. 60-61,63,73-77,79-82,89-90,92-93,96 УК РФ) обязывает правоприменителей во всех случаях изучать личность преступника. «Личность преступника — более широкое и емкое понятие, чем субъект преступления. Это сложный комплекс характеризующих его признаков, свойств, связей, отношений, его нравственный мир, взятые в развитии, во взаимодействии с социальными и индивидуальными жизненными условиями, и в той или иной мере определившие совершение преступления».

Личность преступника не укладывается в правовые признаки субъекта преступления. Но, с другой стороны, о ней можно говорить лишь применительно к физическому вменяемому лицу, достигшему определенного законом возраста. Следовательно, субъект преступления — это минимальная совокупность признаков, характеризующих личность преступника, без которых нет состава преступления, а личность преступника — это совокупность всех социально-политических и психологических свойств и черт, которые образуют индивидуальный облик человека, совершившего преступление, и установление которых имеет большое значение для выяснения причин и условий совершения преступления, для индивидуализации уголовной ответственности и наказания [20].

Согласно одному из основополагающих начал отечественного уголовного права — принципу личной ответственности лицо, совершившее преступление, отвечает лишь за то, что непосредственно или опосредованно (с использованием специальных приспособлений или других лиц) совершено им лично, и лично несет налагаемые на него тяготы и лишения. Несмотря на предпринимаемые попытки ввести уголовную ответственность юридических лиц и отсутствие в УК РФ специальной статьи, посвященной принципу личной ответственности, из смысла действующего уголовного законодательства вытекает, что субъектом преступления может быть лишь физическое лицо. Более того, ст. 19 УК РФ закрепляет данный признак субъекта преступления в качестве обязательного.

Начиная с XVII-XVIII вв. одной из гарантий принципа виновной ответственности в отечественном уголовном законодательстве стал минимальный возраст субъекта преступления [43]. Например, Новоуказные статьи Сыскного приказа (1696 г.) установили порог ответственности в 7 лет; Воинские артикулы Петра I освобождали от наказания за воровство «младенцев», для которых считалось достаточно родительского наказания лозами; Указы Сената при Екатерине II характеризовали даже тяжкие деяния 14-летних подростков как совершенные «от глупости и младоумия», а по Указу самой Екатерины II (1765 г.) был установлен порог возрастной невменяемости до 10 лет и ограниченной вменяемости до 17 лет [8]. Для характеристики возрастной границы, отделяющей лиц, способных к виновной ответственности, от неспособных к ней в силу недостаточного возрастного развития, дореволюционное русское законодательство использовало термин «разумение», под которым понималась способность сознавать не только фактический смысл совершаемого, его отношение к окружающему, последствия, но и отношение совершаемого к предписаниям закона. Если деяние было совершено «без разумения», к несовершеннолетним применялись воспитательные меры: надзор родителей или попечителей, помещение в воспитательные заведения, в монастырь. Если деяние было совершено «с разумением», то, в зависимости от достижения несовершеннолетним возраста 10-14 и 14-17 лет, к нему применялось наказание, смягченное по сравнению с наказанием, применяемым к взрослым. К лицам в возрасте 17-21 года также применялось смягченное наказание. Так, время срочных каторжных работ и заключения в исправительном доме сокращалось для них на одну треть.

Подход, который связывает способность виновной ответственности не с произвольным установлением возрастной границы, а с соотнесением ее с определенным уровнем зрелости, достаточным для принятия решения о том или ином варианте поведения, является психологически адекватным и получил признание в современных научных изданиях.

Современное уголовное законодательство (ст.20 УК РФ) также стоит на позиции обязательного учета особенностей протекания психических и физиологических процессов, характерных для различных периодов жизни человека, на которых происходит становление, формирование и развитие его социальной сущности. Эту позицию можно определить, с одной стороны, как невозможность признания субъектом виновной ответственности лица, не достигшего к моменту совершения им общественно опасного деяния указанного в законе календарного возраста (в научной литературе такую законодательную формулу именуют «неопровержимая презумпция» [43]). Данное правило распространяется и на тех лиц, которые фактически обладают уровнем психического развития, достаточным для вменения.

С другой стороны, достижение несовершеннолетним установленного в законе возрастного порога уголовной ответственности далеко не во всех случаях является достаточным для признания его субъектом преступления. Если будет установлено отставание данного подростка в психическом развитии, не позволяющее ему «в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими» (ч.3 ст.20 УК РФ), то он также не подлежит уголовной ответственности. Это положение, в свою очередь, полностью соответствует конституционному принципу толкования неустранимых сомнений в вине субъекта, привлекаемого к уголовной ответственности, в его пользу.

Таким образом, понятие «возраст ответственности» для законодателя не идентичен исключительно календарным, хронологическим его параметрам; возрастной порог в каком-то смысле выступает символом достижения определенного уровня интеллектуальной, волевой, личностной зрелости в сфере отношений, регулируемых уголовным правом.

Один из аспектов исследования в теории уголовного права проблемы субъекта преступления - его вменяемость, т. е. такое психическое состояние лица, при котором оно, совершая общественно опасное деяние, может осознавать свои действия и руководить ими [29].

Вменяемость, как и возраст, является неотъемлемым признаком субъекта преступления, однако в действующем Уголовном кодексе отсутствует ее законодательная формула. Понятие вменяемости лишь путем логических умозаключений можно вывести из законодательно закрепленного (ст.21 УК РФ) понятия невменяемости, согласно которому лицо не подлежит уголовной ответственности, если оно во время совершения общественно опасного деяния «не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики». Следовательно, вменяемость - это способность лица, совершающего преступление, осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими.

В уголовно-правовом понятии невменяемости принято выделять два критерия: юридический (психологический), который характеризует состояние психики лица в момент совершения им общественно опасного деяния, и медицинский (биологический), определяющий психическое состояние лица в сравнении с биологической нормой.

Юридический критерий невменяемости характеризуется двумя признаками: интеллектуальным и волевым. Интеллектуальный признак означает, что лицо не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своего деяния. Волевой признак заключается в неспособности лица руководить совершаемыми действиями. Использование в законодательной формуле союза «либо» означает, что для признания лица невменяемым достаточно наличия одного из признаков юридического критерия при наличии одного из признаков медицинского критерия.

Медицинский критерий невменяемости включает хронические психические расстройства (такие, как шизофрения, эпилепсия, маниакально-депрессивный психоз, сифилитические заболевания мозга и др.), временное психическое расстройство (реактивное состояние, алкогольные психозы, патологическое опьянение, патологический аффект и др.), слабоумие (врожденная олигофрения в виде дебильности, имбецильности или идиотизма, старческое слабоумие, слабоумие на почве инфекционного поражения мозга), иное болезненное состояние психики (например, бредовые и галлюцинаторные явления на почве тяжелого инфекционного заболевания).

Наличие психического расстройства еще не свидетельствует о том, что лицо является невменяемым, во всех случаях необходимо устанавливать отсутствие у лица способности сознавать значение своих общественно опасных действий либо руководить ими.

В отличие от невменяемости, которая достаточно подробно разработана законодателем, вменяемость в уголовном и уголовно-процессуальном законах упоминается лишь как само собой разумеющееся требование, которое должно соблюдаться при привлечении к уголовной ответственности и наказании лица, совершившего преступление. Вменяемость выступает как презумпция, т. е. предполагается, что лицо, совершившее общественно опасное деяние, действовало либо бездействовало в состоянии вменяемости, и данный вопрос не выясняется до тех пор, пока не возникнет сомнение по поводу его вменяемости или способности к моменту производства по делу осознавать характер и общественную опасность своих действий или руководить ими [15].

Поскольку вина и вменяемость в области уголовного права нацелены на один и тот же объект — ответственность, значит, эти понятия равнозначны, ибо согласно правилу формальной логики о равнозначных понятиях у последних совпадают объемы, хотя и имеются различия в содержании. Применяя это правило логики, можно утверждать, что уголовная ответственность наступает только в отношении вменяемого и только виновного лица.

Подход к вменяемости как антиподу невменяемости представляется упрощенным. При соотношении понятий «патология» и «невменяемость», «норма» и «вменяемость» обнаруживается их несоответствие. Если невменяемость всегда означает психическую патологию, то вменяемость далеко не всегда означает психическую норму. Подобное несоответствие уголовно-правовых и медико-психиатрических категорий привело к тому, что на базе проблемы вменяемость-невменяемость возник ряд производных проблем, основными из которых можно назвать проблемы ограниченной вменяемости, психического состояния субъекта преступления, совершенного в состоянии опьянения и профессиональной вменяемости.

Многочисленные исследования, проводимые юристами совместно с психиатрами, доказывают, что среди лиц, совершивших преступления и признанных вменяемыми, велик процент лиц с различными психическими аномалиями (психопатии, неврозы, реактивные состояния, хронический алкоголизм, наркомания, токсикомания). Вполне естественно, что у правоприменителей возникают вопросы: насколько патологические изменения психики лица повлияли на степень осознанности его преступного поведения; как должны дифференцироваться их ответственность и ответственность психически здоровых лиц.

Статья 22 УК предусматривает весьма оригинальную фигуру, которая в правоприменительной практике должна рассматриваться как субъект преступления, но обладающий специальными свойствами. Наряду с вменяемым, подлежащим уголовной ответственности, и невменяемым, уголовной ответственности не подлежащим, в уголовном праве появилось третье лицо, занимающее как бы промежуточное положение. Вменяемость этого лица сопряжена с психическим расстройством, которое, в отличие от расстройства, характерного для невменяемых, не носит патологического характера, т. е. не считается психической болезнью. Психическое расстройство, не являющееся патологией, оказывает несколько «смягченное» воздействие на психику — субъект может сознавать общественно опасный характер своего поведения или руководить им, но в силу соответствующих нервных процессов он не в состоянии делать это в полной мере, что характерно для полностью вменяемого лица [12].

Юридический критерий ограниченной вменяемости состоит в невозможности в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий или бездействия либо в невозможности в полной мере руководить своими поведенческими реакциями. При этом в обязательном порядке следует учитывать, что возможности осознавать или руководить отсутствуют не вообще, а лишь в конкретное время совершения общественно опасного деяния. Субъект же может в целом характеризоваться как лицо, обладающее определенными психофизиологическими аномалиями, что вовсе не означает наличия постоянных затруднений в его интеллектуально-волевой сфере. Но если в конкретном правонарушении психические аномалии сыграли роковую роль в поведенческой реакции, определили ее направленность при социально-объективной стрессовой ситуации, тогда уместно говорить о неполной возможности осознания фактических и социально значимых поведенческих возможностей.

К медицинскому критерию ограниченной вменяемости относятся различного рода психические аномалии. Если взять за основу лапидарное определение нормы, аномалии и патологии, согласно которому «норма есть такое состояние системы, которая характеризует ее как среднее между избытком и недостатком, аномалия представляет собой такое отклонение от этой величины, которое способно нарушить баланс, но не переходящее границы патологии, патология — крайняя противоположность нормы, которая может характеризоваться как некое вырождение» [13], то под психической аномалией следует понимать такие психические состояния или психические процессы, которые, с одной стороны, не являются психической болезнью, с другой стороны, характеризуются дисбалансом сил возбуждения и торможения,

Аномальные состояния определяются относительным постоянством психофизиологических реакций. К ним относятся крайние типы характеров — холерический (преобладание возбуждения над торможением проявляется в раздражительности, вспыльчивости, эмоциональной несдержанности) и меланхолический (преобладание процессов торможения над процессами возбуждения выражается в пониженной активности, медлительности, замкнутости, депрессивности). К аномальным состояниям относятся неврозы и психопатии, а также различные акцентуации характера, которые представляют собой усиление отдельных черт характера до такой степени, при которой приспособительные возможности субъекта значительно снижаются в условиях эмоционально-напряженной ситуации.

В отличие от аномальных состояний, аномальные процессы носят временный, непостоянный характер и зависят от определенных биологических факторов. Некоторые из аномальных процессов нашли отражение в законодательном перечне обстоятельств, смягчающих наказание (ст.61 УК РФ). Это, например, беременность, при которой женщина зачастую бывает чрезмерно агрессивна; противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для совершения преступления.

По мнению некоторых ученых, «схема психологического анализа влияния на уголовную ответственность психических расстройств в рамках вменяемости пригодна и для оценки значения состояния опьянения в момент деяния, запрещенного уголовным законом». Однако, благодаря ст. 23 УК РФ, влияние опьянения на состояние психической деятельности лица, совершающего общественно опасное деяние, не подвергается специальному исследованию со стороны правоохранительных органов. Более того, состояние алкогольного, наркотического или иного опьянения не только презюмирует полную вменяемость, но и обычно рассматривается обвинением в качестве обстоятельства, отягчающего ответственность.

Резюмируя вышеизложенное, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что между субъектом преступления и виной существует неразрывная связь. И одно, и другое понятия носят субъективно-объективный характер. Обязательные признаки субъекта преступления, так же как и обязательные составляющие вины, с одной стороны, характеризуют внутренние сознательно-волевые качества человека, совершающего общественно опасное деяние, с другой - подлежат обязательной социально-правовой оценке со стороны общества и государства. Принимая во внимание, что наличие вины может быть установлено только в деянии лица, обладающего признаками субъекта преступления, можно признать возрастную и психическую вменяемость обязательными предпосылками виновной ответственности. Однако следует учитывать, что вменяемость субъекта должна присутствовать не только до, но и во время совершения общественно опасного деяния, поэтому вменяемость должна выступать не только предпосылкой, но и обязательным условием наличия вины. Более того, ограниченная степень вменяемости как следствие психических аномалий либо случаев неосознанного или недобровольного опьянения должна, на мой взгляд, влиять на социально-правовую оценку обществом и государством противоправного поведения виновного в сторону смягчения уголовного наказания за содеянное.

2.2 Вина и виновность

Правильному уяснению сущности вины, на мой взгляд, в определенной мере может способствовать анализ соотношения данного уголовно-правового феномена с другим юридическим термином, сходным с виной и по смыслу, и по содержанию - «виновность».

Преступление Веры Засулич, обвинявшейся в покушении на убийство петербургского градоначальника генерала Трепова, квалифицировалось как умышленное, с заранее обдуманным намерением. Несмотря на наличие в ее деянии состава преступления, суд присяжных признал ее невиновной. Примеры, подобные этому, которых и в современной судебной практике достаточно много, наглядно показывают, что объем и содержание таких активно используемых в уголовном праве и процессе юридических терминов, как «вина» и «виновность», далеко не совпадают.

Однако на протяжении достаточно большого периода времени данные понятия использовались и продолжают использоваться в качестве синонимов на страницах многих научных изданий. Видимо, причиной этого является не только их терминологическое сходство, но и далеко не однозначное употребление в тексте уголовного закона.

В части 1 ст. 24 УК РФ сказано, что «виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности». Однако, исходя из того, что «виновно совершенное деяние» и «виновное лицо» — это различные понятия, данная формулировка также не позволяет признать вину и виновность синонимами.

Как указано в ст.49 Конституции Российской Федерации, виновность должна устанавливаться вступившим в законную силу приговором суда. Следовательно, виновность, в отличие от вины, подразумевает не только психическое отношение лица к совершаемому им деянию, не только негативную оценку обществом правонарушающего поведения, но и признание этого отношения достаточным основанием для назначения лицу тягот и лишений, предусмотренных уголовным законом в качестве наказания. Иначе как объяснить тот факт, что далеко не все случаи причинения (умышленно или по неосторожности) существенного вреда охраняемым уголовным законом отношениям (применительно к ч. 2 ст. 14 УК РФ) влекут за собой осуждение со стороны общества и кару со стороны государства.

Виновность есть совокупность объективных и субъективных обстоятельств, обосновывающих осуждение лица с применением к нему конкретного наказания за совершенное преступление. Объективные и субъективные обстоятельства относятся к общему основанию уголовной ответственности как части к целому; отсутствие хотя бы одного из обстоятельств (объективного или субъективного основания) влечет и отсутствие целого, т.е. виновности.

Для виновности недостаточно лишь субъективных элементов состава преступления. Необходимо устанавливать и наличие признаков, характеризующих объективные элементы инкриминируемого преступления.

Виновность отражает доказанность участия лица в совершении преступления и символизирует собой высокую степень достоверности доказательств, определяющих объективность внутреннего убеждения следственно-судебных органов в том, что именно данное лицо совершило преступление. Кроме того, понятие виновности имеет и иную составляющую. Помимо степени оценки государством достоверности собранных доказательств по делу, это еще и факт признания либо непризнания лицом своего участия в совершении преступления.

Аналогичное понимание термина «виновность» дается и в Сборнике постановлений Президиума и определений Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. Так, народный суд, возвращая к доследованию уголовное дело И., указал на то, что из показаний ряда свидетелей видно, что в хищении вместе с И. участвовали и другие лица. Виновность последних, однако, не проверялась, вопрос об их ответственности не рассматривался. Тем самым, не достаточно полно исследованы обстоятельства о роли и степени виновности И. в совершенном преступлении. Виновность лица в совершении преступления подлежит доказыванию с такой же достоверностью, как и событие преступления. Достоверность выводов об этих обстоятельствах может базироваться только на доказательствах, не вызывающих сомнений [41].

Таким образом, признавая человека виновным в совершении преступления, суд дает оценку достоверности объективных и субъективных признаков состава преступления с точки зрения норм уголовного закона и, исходя из этой оценки, соответствующим образом квалифицирует его преступление по надлежащей статье Уголовного кодекса.

Соблюдая принцип объективности при предъявлении обвинения и составлении обвинительного заключения, следователи должны отражать действительную сущность признания виновности, а не вины. Таким образом возможно будет установить, в чем на самом деле обвиняемый признает себя виновным, а что он отрицает.

Резюмируя вышеизложенное, можно сделать следующий вывод. Понятия вины и виновности существенно различаются. Виновность, на мой взгляд, более широкая категория, которая, наряду с виной как психическим отношением субъекта к совершаемому им деянию и причиняемым последствиям и негативным отношением общества и государства, в первую очередь в лице правоохранительных органов, к тому, что и как совершил данный субъект, включает в свое содержание и определенный процедурный элемент, который подразумевает процессуальное закрепление вины лица в совершенном деянии.

Такое понимание виновности, на мой взгляд, полностью соответствует положениям действующей Конституции Российской Федерации (ст.49). Более того, именно такое объективно-субъективное понимание виновности позволит на законных основаниях не привлекать к уголовной ответственности лиц при наличии у них вины в совершенном преступлении. Речь в данном случае идет не только о малозначительности деяния (ч. 2 ст. 14 УК РФ), но и о различных видах иммунитета в уголовном праве: дипломатическом (ч. 4 ст. 11 УК РФ), президентском (ст. 93 Конституции РФ), депутатском (ст. 98 Конституции РФ), судейском (ст. 122 Конституции РФ), свидетельском (ч. 1 ст. 51 Конституции РФ и примечания к ст.ст. 308 и 316 УК РФ).

Единообразное понимание виновности не только в уголовном праве, но и в уголовном процессе позволит правильно определить сущность и содержание данного социально-правового феномена, а также поможет правоприменителям сократить количество ошибок, допускаемых в процессе привлечения к уголовной ответственности виновных и освобождения от уголовной ответственности невиновных.

Кроме того, правильное понимание содержания виновности позволит отграничить данное уголовно-правовое понятие от исследуемого нами феномена вины, сущностью которого, на мои взгляд, является негативное осуждающее отношение общества и государства к противоправному поведению лица, совершившего общественно опасное деяние.

2.3 Вина и осознание своего деяния

В отечественной уголовно-правовой литературе при анализе содержания вины общепризнанным является выделение двух основных компонентов: интеллектуального и волевого. Причем одни авторы данные составляющие именуют («моментами», другие — «элементами», третьи — «признаками» и даже «факторами»). Взяв за основу философское понимание содержания как определенным образом упорядоченную совокупность элементов и процессов, образующих предмет или явление, считаю более правильным вести речь об интеллектуальном и волевом содержании вины, составляющими которого, в свою очередь, являются элементы и процессы их взаимосвязи.

Подобная позиция позволяет говорить о двух психических элементах интеллектуального содержания вины: сознании и предвидении.

Для того чтобы постигнуть природу человеческого сознания, необходимо проанализировать его структуру, анализ которой издавна принято начинать с созерцания, т.е. с ощущений и восприятий. Ощущение — это отражение отдельных свойств предметов объективного мира во время их непосредственного воздействия на органы чувств; это элементарное, далее психологически неразложимое, не имеющее структуры познавательное явление. Восприятие — это уже структурированный образ, состоящий из комплекса ощущений.

Сущность и особенности сознания как побудителя и регулятора деятельности состоят в том, что оно есть соотнесение лица с объективной реальностью в процессе предметной деятельности человека. Применительно к конкретному акту поведения сознание представляет собой мысленное (интеллектуальное) соотнесение побудительных факторов с целью действия, самими актами деятельности, их социальной и правовой значимостью и теми последствиями, которые наступили или могли наступить как результат этой деятельности. Но соотнесение лица с объективной реальностью в процессе деятельности есть не только выделение его из окружающей среды, не только отражение мира в определенных образах, но и отношение (желание, переживание, внутреннее стремление к чему-то) лица к действительности.

При конструировании уголовно-правовых норм о видах умышленной вины (чч.2 и 3 ст.25 УК РФ) законодатель использует термин «осознание». Несмотря на терминологическое сходство данного термина с термином «сознание», между ними существуют определенные отличия. По заслуживающему внимания мнению В. Д. Филимонова, «осознание лицом объективной действительности означает возникновение в его сознании того или иного представления о сложившихся в данных условиях общественных отношениях, т.е. представления о социальном содержании объективной действительности» [50].

Субъект не только осознает предметы и явления окружающего мира сами по себе, их структуру, свойства и взаимосвязи, но и определяет значимость, ценность данных предметов и явлений для себя или для других людей. Таким образом, оценка выступает моментом взаимодействия познающего субъекта и объекта, актом осознания ценности предметов, явлений, событий, их свойств и отношений. Оценка отражает объект в его бытии для субъекта и предполагает сравнение объектов познания с ранее сложившимися нормами, идеалами, представлениями о желаемом и должном, которые выполняют в процессе оценки функцию основания, критерия, ценностного эквивалента [4].

Принимая во внимание, что субъект любого преступления (умышленного либо неосторожного) должен привлекаться к уголовной ответственности лишь за те деяния и тот вред, который так или иначе охватывался его сознанием, следует заключить, что сознание является обязательным и неотъемлемым признаком интеллектуального момента виновного поведения. Однако в зависимости от формы психического отношения субъекта сознание в конкретном преступном деянии может варьироваться от осознания, включающего личностную оценку происходящего и будущего, до простой возможности при должной внимательности предвидеть последствия своего деяния.

Несмотря на бесспорность позиции о необходимости привлечения к ответственности лишь лиц, действующих сознательно, в теории отечественного уголовного права долгое время большие разногласия вызывал и вызывает вопрос о предмете сознания преступника. Так, А.Н. Трайнин указывал, что «осуждение поведения лица немыслимо, если в психике этого лица не было сознания общественной опасности своего поведения, это сознание является одним из признаков вины, как элемента состава и как основания уголовной ответственности» [46]. Б.С. Маньковский пришел к выводу, что «исходя из сущности виновности, следует признать, что сознание противоправности является одним из моментов понятия вины» [22]. А.И. Рарог считает, что «предметом сознания как элемента умысла является: 1) общественная опасность деяния, т.е. характеристика (хотя бы в общих чертах) объекта преступления, фактическое содержание и социальные свойства всех составных элементов действия или бездействия; 2) противоправность совершаемого деяния, т.е. его противоречие советскому социалистическому правопорядку» [34]. Такой же позиции придерживается А.И. Марцев: «Осознание общественной опасности своего деяния предполагает осознание противоправности (запрещенности) деяния, поскольку противоправность выступает юридическим выражением общественной опасности» [23].

Уголовный закон (ст.ст.25, 26 и 28 УК РФ) попытался решить данные разногласия путем прямого указания на необходимость сознавать общественно опасный характер действий либо общественно опасный характер неизбежных или возможных последствий. Исходя из того, что противоправность является на основании ст. 14 УК РФ юридическим выражением общественной опасности преступления, можно заключить, что преступник, сознавая общественную опасность совершаемого им деяния, должен в полном либо усеченном объеме сознавать и его противоправность.

Однако в судебно-следственной практике дело обстоит далеко не так гладко. Проблема состоит не только в том, что дать понятие термина «общественная опасность» затрудняются даже многие сотрудники правоохранительных органов, не говоря уже о лицах, не обладающих специальными познаниями в области юриспруденции.

Нет единства мнений в понимании общественной опасности и в теории уголовного права. В юридической литературе общественная опасность обозначается как раскрывающий содержание, объективный, важнейший признак, а также как определяющее свойство правонарушения, особая высшая ступень общественной вредности деяния, определенное антисоциальное состояние преступления , особое качество поступка, важнейшая социальная характеристика преступления.

М.И. Ковалев считает, что общественную опасность следует искать за пределами уголовного права, в социальной действительности. По мнению В.В. Мальцева, в основе общественной опасности преступления как угрозы наступления неблагоприятных последствий для человека, общества или государства лежит ее природная способность к изменению окружающего мира. П. А. Фефелов считает, что основу общественной опасности составляет то, что преступное поведение или деятельность, обладая свойствами прецедента, создают угрозу повторения подобных преступлений в будущем. Некоторые ученые ставят знак равенства между общественной опасностью и общественной вредностью. Так, Н.Ф. Кузнецова пишет, что «общественная опасность, вредность деяния выражается в причинении либо создании угрозы причинения ущерба охраняемым УК интересам». А.И. Марцев, критикуя данную позицию, справедливо отмечает, что объединять две совершенно различные категории в одну абсолютно не оправдано. По его мнению, «общественную опасность следует рассматривать в качестве вторичного последствия преступного поведения или преступной деятельности. При этом последствия первого порядка с социальной точки зрения могут быть охарактеризованы категорией «общественная вредность». Подобные последствия сами по себе уже могут нести определенный заряд общественной опасности, предопределять ее» [23].

В ходе анкетирования сотрудников правоохранительных органов было установлено, что большинство следователей (56,6%) считают, что даже при совершении умышленного преступления виновное лицо далеко не во всех случаях реально осознает общественную опасность своих действий. Более того, многие лица, совершающие преступления, не только не осознают общественной опасности своих деяний, но, наоборот, уверены в общественной полезности своего поведения. Примерами подобных преступлений могут выступить и самоуправство (ст.330 УК РФ), и так называемое убийство из сострадания или по просьбе потерпевшего (ч.1 ст.105 УК РФ).

Таким образом, вопрос о предмете сознания имеет, на мой взгляд, очень важное практическое значение, так как от его решения зависит и комплекс требований, предъявляемых государством и обществом своим членам по соблюдению предписаний закона, и, соответственно, величина упрека или негативной реакции властных структур в случае нарушения данных предписаний.

Мне видится наиболее эффективным следующий путь решения этой проблемы. Принимая во внимание, что любое преступление, как уже было отмечено выше, по своей социальной сути представляет собой конфликт интересов (преступника и жертвы, преступника и государства), считаю вполне допустимым со стороны государства и общества требование о сознании либо осознании (при умысле) того, что деяние лица, нарушающего уголовно-правовой запрет, вступает в конфликт с чьим-то интересом. Причем совсем не обязательно, чтобы данное лицо осознавало, что посягает на охраняемый законом интерес. Достаточно сознания лицом того, что подвергнувшемуся преступному воздействию интересу может быть причинен какой-либо ущерб. Для того чтобы это положение получило законодательное закрепление, также совсем не обязательно в тексте закона использовать термин «конфликт интересов», вполне достаточно, на мой взгляд, заменить в ст. 25 УК РФ слово «опасность» на слово «значимость», которое в самом общем смысле и означает непосредственное затрагивание тех или иных интересов членов социума. Такой подход, на мой взгляд, позволит сделать требования уголовного законодательства более доступными для лиц, не обладающих специальными юридическими познаниями, а также облегчить работу правоприменителей по установлению и доказыванию субъективной стороны состава преступления.

Резюмируя вышеизложенное, следует еще раз отметить, что сознание является неотъемлемой частью содержания вины субъекта в совершении преступления. Государство и общество вправе привлекать к ответственности и наказывать нарушившее уголовно-правовой запрет лицо, если будет установлено, что предметом сознания данного лица является конфликт совершаемого деяния с чьим-либо интересом, которое, в свою очередь, может варьироваться от осознания (формирования личностной оценки к происходящему) общественной значимости совершаемого до отсутствия должной и требуемой от вменяемого лица мобилизации сознания и воли. Именно такой подход, на мой взгляд, позволит избежать разночтений при установлении наличия и особенностей психического отношения субъекта к совершаемому им деянию.

2.4 Вина и предвидение общественно опасных последствий

В теории уголовного права при характеристике интеллектуального содержания вины, наряду с сознанием общественно опасного характера совершаемого деяния, достаточно много внимания уделялось и продолжает уделяться рассмотрению еще одного обязательного элемента виновного отношения к совершаемому преступлению — предвидения общественно опасных последствий.

Особенно бурная научная дискуссия развернулась по определению соотношения сознания и предвидения лица, совершающего преступление. Так, А.И. Санталов, выступая на научной конференции, отметил: «Под психологическим аспектом вины понимается психическая сторона деяния, характеризующая предвидение субъектом последствий и отношение к ним. Под социально-правовым аспектом вины понимается сознание или возможность сознания общественно опасного (или уголовно-противоправного) характера деяния и его последствий» [39]. К.Ф. Тихонов, называя выделение социально-правового аспекта вины искусственным, считает, что «сознание общественно опасного характера совершенного деяния (и возможность такого сознания), так же как и предвидение общественно опасных последствий, представляет собой необходимый элемент психической стороны деяния, элемент психического отношения к деянию» [45].

Возможно, результатом всех этих научных исследований явилось то, что действующее уголовное законодательство (ст.ст. 25, 26 УК РФ) считает предвидение обязательным признаком не только умышленной, но и неосторожной формы вины и требует от правоприменителей во всех, без исключения, случаях установления: либо реального предвидения, либо обязанности («лицо должно было»), либо возможности («лицо могло») предвидеть общественно опасные последствия своих действий.

Достижения современной психологии позволяют с уверенностью говорить, что предвидение будущего осуществляется конкретным человеком с помощью такого психического процесса, как воображение, под которым понимается образно-информационное моделирование действительности на основе рекомбинации образов памяти. Именно воображение обеспечивает опережающее отражение действительности, при котором прошлое экстраполируется в будущее. Благодаря воображению, в котором объединяются чувственная, рациональная и мнемическая сферы психики человека, становится возможной специфическая операция мышления — абстракция.

К сожалению, абстрактное мышление не только служит творческим и созидательным целям, не только приносит пользу для общества, но и довольно часто способствует совершению различных преступлений. Так, данная мыслительная операция помогает квартирному вору быстро и безошибочно определять места хранения особо ценных предметов.

Воображение подразделяется на непроизвольное и произвольное, реконструктивное (воссоздающее) и творческое. Все эти виды так или иначе имеют место и при нарушении уголовно-правовых запретов.

Непроизвольное воображение, являющееся наиболее простым видом и возникающее непреднамеренно, помимо воли человека и в связи с теми или иными восприятиями, наиболее характерно для преступлений, совершаемых ситуативно, с внезапно возникшим умыслом. Например, 6 апреля 2000 г. Д., находясь в своей квартире в состоянии алкогольного опьянения, в ходе ссоры нанес удар ножом в область живота сожительнице К., причинив ей по заключению судебно-медицинской экспертизы телесные повреждения в виде колото-резаной раны передней брюшной стенки слева, проникающей в брюшную полость с повреждением левой доли печени, сопровождающейся внутренним кровотечением, опасные для жизни и повлекшие тяжкий вред здоровью [57].Нанося удар ножом в область живота, Д. как человек, не имеющий отклонений в умственном развитии, благодаря непроизвольному воображению хотя и в общем виде, но реально представлял себе тяжесть возможных последствий своих противоправных действий.

Произвольное воображение представляет собой преднамеренное, целенаправленное использование человеком соответствующих элементов своего или чужого опыта и реконструкцию их в новых образах. Так, в ночь на 9 февраля 1999 г. гражданин Р. проник на территорию ОАО «Апрес» и обрезал силовой кабель длиной 100 метров и стоимостью 22 рубля за 1 погонный метр, который затем освободил от изоляции и сдал в пункт приема цветных металлов [55]. В данном примере именно произвольное воображение, благодаря которому Р. предварительно взял с собой пилу по металлу и санки, позволило преступнику совершить хищение.

Воссоздающее (реконструктивное) воображение формирует новые образы на основе описания или условного изображения и дает возможность представить и познать то, что в данный момент непосредственно не воспринимается. На основе воссоздающего воображения формируется ожидание наступающих событий и соответствующее отношение к ним. Применительно к криминальной среде, наиболее распространенными примерами использования данного вида воображения выступают заказные убийства, квартирные кражи и другие виды хищения чужого имущества, совершаемые «по наводке».

Творческое воображение представляет собой создание совершенно новых образов, которое становится возможным благодаря глубокому проникновению в сущность отображаемых сторон действительности и акцентированию ее наиболее важных сторон. Мошенники получают деньги за заведомо ложное обещание установить телефон, другие — путем установления и использования доверительных отношений с потерпевшими завладевают их правами на жилую площадь.

В уголовно-правовой литературе неоднократно высказывалось мнение, что предвидение не имеет степеней, поскольку «нельзя предвидеть больше

или меньше». Однако предвидение преступных последствий совершенного деяния может носить различную степень определенности, потому что «виновный может предвидеть преступные последствия как необходимый результат своей деятельности либо считать его возможным в большей или меньшей степени» [34].

На это обстоятельство обращает внимание и действующее уголовное законодательство: при прямом умысле (ч.2 ст.25 УК РФ) лицо предвидит «возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий», при косвенном умысле (ч.3 ст.25) — лишь «возможность наступления общественно опасных последствий».

Слово «неизбежность» в русском языке означает неотвратимость, то, что предстоит неминуемо, то, чего невозможно избежать или предотвратить.

Что касается возможности, то, в самых общих чертах, «это то, чего не существует в данном качестве, но что может возникнуть и существовать, стать действительностью при соответствующих условиях».

Вполне естественно, что отражение в сознании лица, совершающего преступление, степени вероятности наступления неблагоприятных последствий может быть различной. По мнению А.И. Рарога, эта степень вероятности может колебаться в диапазоне от предвидения «реальной возможности» до предвидения «абстрактной возможности», при которой субъект понимает закономерность наступления опасных последствий в сходных ситуациях, но не распространяет эту закономерность на данный конкретный случаи.

Изучение судебной практики показывает, что в одних ситуациях (в основном, при совершении преступлений с прямым умыслом) виновное лицо предвидит почти 100-процентную вероятность наступления неблагоприятных последствий, т. е. уверено в их неизбежности. Например, в ночь на 28 мая 2000 г. гражданин П., находясь в состоянии алкогольного опьянения, в ходе ссоры со своим отцом повалил его на пол и нанес пять ударов гирей по голове и более двадцати ударов ножом в область груди и шеи, от которых потерпевший скончался на месте [58]. Количество и характер наносимых ударов свидетельствуют о предвидении виновным неизбежности наступления смерти.

В других случаях (речь идет о преступлениях с косвенным умыслом) доля вероятности наступления возможных преступных последствий значительно ниже и выражена примерно в такой формуле: «общественно опасные последствия могут наступить, а могут и не наступить». Так, гражданин А. в процессе ссоры нанес один удар рукой по правому плечу своей жене, а затем

толкнул ее руками в грудь, отчего потерпевшая упала, ударившись левым боком о деревянную спинку дивана. По заключению судебно-медицинской экспертизы жене гражданина А. причинены телесные повреждения в виде ушиба грудной клетки слева, закрытой травмы живота с разрывом селезенки, кровоизлиянием в область малого сальника, под капсулу левой доли печени, повлекшие причинение тяжкого вреда здоровью [56]. Вряд ли гражданин А., совершая данные противоправные действия в отношении своей супруги, мог в полном объеме предвидеть тяжесть возможных преступных последствий.

Достаточно распространенными в судебной практике являются и те ситуации, когда отраженная в сознании субъекта степень вероятности причинения вреда охраняемым законом интересам минимальна. Например, гражданин Г., управляя автомобилем «Опель», при пересечении перекрестка двух центральных улиц г. Омска не убедился в безопасности маневра и выехал на полосу встречного движения, где допустил столкновение с автомобилем «Рено». В результате дорожно-транспортного происшествия пассажиру автомобиля «Рено» был причинен перелом правой плечевой кости, который по заключению судебно-медицинской экспертизы относится к вреду здоровью средней степени тяжести [54]. В ходе судебного рассмотрения данного уголовного дела было лишь констатировано наличие у виновного возможности предвидеть в самых общих чертах преступные последствия совершаемых им действий.

Резюмируя все вышеизложенное, хотелось бы отметить следующее. Предвидение, наряду с сознанием, является обязательным элементом интеллектуального содержания умышленной вины. Вместе с тем законодательная формула характера и предмета предвидения нуждается, на мой взгляд, в совершенствовании. Во-первых, учитывая отмеченный выше вероятностный характер знания о будущем, необходимо в ч.2 ст.25 УК РФ отказаться от термина «неизбежность», оставив в законодательной формуле лишь слово «возможность», предполагая при этом, что при прямом умысле виновное лицо предвидит высокую степень реализации этой возможности, приближающуюся по своему характеру к неизбежности.

Во-вторых, предметом предвидения при совершении умышленных преступлений должна выступать не «общественная опасность последствий», а «возможность причинения вреда чьим-либо интересам». Подобный подход позволит, на мой взгляд, избавить правоприменителей от необходимости установления того, что ни они, ни тем более лица, совершающие преступления, далеко не всегда могут понять и оценить, а также максимально конкретизировать юридические элементы интеллектуального содержания умысла. Кроме того, замена слова «последствия» на термин «причинение вреда» призвана положить конец многолетним теоретическим спорам о возможности предвидения общественно опасных последствий в преступлениях с формальным составом, которые, в свою очередь, не требуют для признания их оконченными наступления каких-либо последствий. Юридическое содержание термина «причинение вреда» распространяется не только на преступный результат, но и на пути его достижения, т.е. на преступные действия или бездействие, поэтому, благодаря предлагаемому уточнению предмета предвидения, в преступлениях с формальным составом предвидение также станет бесспорным элементом умышленной вины.

2.5 Вина и желание наступления общественно опасных последствий

Н.С. Таганцев установил, что «лицо, обладающее способностью ко вменению, только тогда учиняет преступное и наказуемое деяние, когда оно в этом деянии проявляет или имеет возможность проявить эту способность, когда совершенное посягательство состоит в известном соотношении с сознанием действующего, с его психической работой, предшествовавшей деятельности, проявляет его хотение и волю. Воля и составляет сущность виновности, т.к. всякая виновность заключает в себе порочность или недостаток, дефект нашей воли, нашего самонаправления к деятельности» [44].

В современной психологии под волей обычно понимают сознательное регулирование человеком своего поведения и деятельности, выраженное в умении преодолевать внутренние и внешние трудности при совершении целенаправленных поступков.

В современной юридической литературе высказываются предложения о целесообразности введения понятия правовой свободы, т. е. свободы, ограничиваемой нормами права. Так, Л. Рассказов и И. Упоров, применительно к сфере права, предлагают следующую дефиницию: «Свобода представляет собой деятельность, поведение, действия человека, совершаемые им по желанному выбору, исходя из собственных убеждений, интересов, потребностей, без принуждения, угрожающего жизни и другим наиболее важным для человека ценностям, в соответствии с установленными нормами права и приносящие своими результатами определенное удовлетворение» [35].

На основе анализа философских концепций можно сделать вывод, что волю не следует сводить лишь к процессам возбуждения и торможения: она неразрывно связана с высшими проявлениями целостности человеческой личности. Если эмоции определяют темперамент человека, а мыслительные процессы — его интеллект, то воле отводится роль фактора, определяющего личность в целом.

Для того чтобы понять неразрывную связь философской проблемы свободы воли и уголовно-правовой категории вины, важно учесть следующие моменты. Уголовное право, по общему правилу, основано на необходимости применения наказания (кары) к нарушителям установленных и охраняемых государством запретов. Еще два-три века назад принуждение, выражающееся в применении мер, связанных с лишением человека жизни или свободы, не нуждалось в рациональном объяснении. Существовало право силы, которое вполне соответствовало образу жизни средневекового жителя, да и иррационального объяснения (связанного с религиозными верованиями) вполне хватало. Начиная с Чезаре Беккариа, стало пробивать себе дорогу представление о том, что уголовное право и справедливость — это понятия тесно взаимосвязанные. Уголовное право без справедливости не может быть правом как таковым. Поэтому возникла необходимость в объяснении, почему государство (монарх) может наказывать подданных. В связи с этим в уголовном праве появляется понятие свободы воли, означающее, что человек в своем поведении не зависит от любых внешних и внутренних причин и самостоятельно выбирает свое поведение из нескольких возможных вариантов. Именно за самостоятельный выбор индивидом преступного поведения у государства и возникает моральное право для наказания субъекта, сделавшего неправомерный выбор.

Все волевые действия принято подразделять на простые, обычно не связанные со значительными волевыми усилиями и реализующиеся в основном в форме навыков, и сложные, имеющие более развернутую структуру. Компоненты простого действия: сенсорный (восприятие), центральный (мыслительный), моторный (двигательный) и контрольно-корректирующий. Те движения, в которых ведущими являются сенсорный и моторный компоненты, называют сенеомоторными реакциями. Наиболее распространенными примерами простого волевого действия, применительно к рассматриваемой сфере, могут служить неосторожные преступления.

Начало сложного волевого акта обычно связано с возникновением желания, определяемого психологами как мотивационное состояние, при котором потребности сопоставляются с конкретным предметом их удовлетворения; определенный этап вызревания потребности, соотнесение ее с целью и планом действия. По мнению С. Л. Рубинштейна, «желание — это опредмеченное стремление, оно направлено на определенный предмет» [38]. Спорно утверждение B.C. Волкова о том, что «без желания не совершается ни одного человеческого действия» [6], однако его с уверенностью можно распространить на все разновидности сознательно-волевого поведения, а соответственно, и на умышленные преступления.

Следующая стадия сложного волевого действия состоит в принятии решения, которое заключается в выборе оптимального (с точки зрения данной личности) варианта удовлетворения потребности. Различают пять основных типов принятия решений: 1) импульсивные — процессы построения гипотез резко преобладают над процессами контроля; 2) решения с риском; 3) уравновешенные; 4) осторожные; 5) инертные — контрольные процессы резко преобладают над процессами построения гипотез, протекающими неуверенно и медленно. Принимая решение, человек обычно стремится к максимальному успеху при минимальных потерях.

Принятие решения завершается формированием цели действия (психической модели его будущего результата), которая выступает своеобразным системообразующим фактором всех средств удовлетворения потребности. Принимая во внимание, что любая человеческая, в том числе и противоправная, деятельность протекает в определенных условиях и зависит от них, выбор способов действия также связан с более или менее значительной борьбой мотивов. Это объясняется прежде всего тем, что одни способы могут быть доступными, но противоречащими правовым или моральным нормам, другие — социально одобренными, но лично неприемлемыми.

Созревшее решение, по мнению психологов, как бы «материализуется» физиологическими процессами на двух уровнях; включение непроизвольных (обеспечивающих) физиологических процессов (вегетативные функции, обмен веществ и др.); включение произвольных двигательных актов скелетной мускулатуры в форме целенаправленных движений, из которых складываются действия.

Сложное волевое действие обычно завершается достижением результата и его итоговой оценкой. Результат деятельности в основном оценивается не формальным достижением цели, а тем, насколько он удовлетворяет соответствующую потребность и мотивы деятельности. Если достигнутый результат не совпадает с желаниями и стремлениями человека, тогда совершается другое волевое действие.

Таким образом, с учетом рассмотренного в предыдущих параграфах интеллектуального содержания вины, ее волевое содержание должно, на мой взгляд, состоять в следующем. При прямом умысле преступная воля проявляет себя в желании вступить в конфликт с чьим-либо интересом и стремлении причинить вред его владельцу. При косвенном - в нежелании или сознательном допущении возможности причинения этого вреда, а равно в безразличном к нему отношении. Причем нежелание также следует рассматривать в качестве проявления преступной воли, так как нежелание одного, как правило, означает осознанное стремление к чему-либо другому. Что касается безразличного отношения, то и здесь, на мой взгляд, имеет место волевой момент. Например, при совершении выстрела в толпу виновный, не стремясь причинить вред здоровью нескольких потерпевших и относясь к этим последствиям как к побочным, в то же время совершает волевое действие, и воля в данной ситуации, безусловно, заслуживает упрека со стороны общества.

Резюмируя все вышеизложенное, можно заключить, что волевое содержание умышленной вины, во-первых, не может рассматриваться в отрыве от ее интеллектуального содержания, во-вторых, состоит в стремлении вступить в конфликт с чьим-либо интересом путем причинения вреда его обладателю либо в нежелании или безразличном отношении к возможности причинения такого вреда.


ГЛАВА 3. Формы вины

3.1 Вина и ее формы

Вина как уголовно-правовое явление всегда представляет собой единство формы и содержания. В отечественной теории «совершенно основательно подчеркивается это единство, поскольку содержание вины немыслимо вне определенной формы, а в свою очередь форма не имеет никакой цены, если она не есть форма содержания» [45].

Применительно к вине форма традиционно определяется соотношением психических элементов (сознания и воли), образующих содержание вины, конкретным наполнением этих элементов. Форма вины указывает на способ интеллектуального и волевого взаимодействия субъекта с объективными обстоятельствами, составляющими юридическую характеристику деяния.

В связи с этим нельзя недооценивать юридическое значение формы вины, которое является весьма многообразным. Во-первых, форма вины выступает субъективной границей, отделяющей преступное поведение от непреступного. Во-вторых, форма вины способна влиять на квалификацию преступления. Она позволяет принимать правильные решения в случаях конкуренции составов с одинаковыми признаками объективной стороны. В-третьих, форма вины является основанием дифференциации уголовной ответственности и наказания, а также способна влиять на определение режимов отбывания наказания, сроки условно-досрочного освобождения от его дальнейшего отбывания (ст.79 УК), признание рецидива опасным или особо опасным (ст. 18 УК). Кроме того, форма вины в соответствии со ст. 15 УК выступает одним из критериев деления преступлений на различные категории.

Действующее уголовное законодательство Российской Федерации устанавливает две формы вины; умысел и неосторожность. Согласно ст. 25 УК преступление признается совершенным умышленно, если лицо, его совершившее, осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления либо сознательно допускало наступление этих последствий, либо относилось к ним безразлично. Преступлением, совершенным по неосторожности, в соответствии со ст. 26 УК признается деяние, при котором лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение либо не предвидело возможности наступления таких последствий, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло их предвидеть.

Вопросу разграничения форм вины в отечественном уголовном праве уделяли внимание многие ученые, однако и в теории он до сих пор окончательно не решен. Разграничение умысла и неосторожности в основном сводится к установлению общих и особенных признаков, характеризующих косвенный умысел и преступное легкомыслие.

Некоторые авторы полагают провести отличие этих двух проявлений виновного отношения по характеру и степени предвидения общественно опасных последствий. В основе этой позиции лежит вывод Н.С. Таганцева, сделанный им еще более ста лет назад: при легкомыслии виновный «представляет себе ту последовательность явлений, которая затем оказалась в его поступке, но не предполагает этого соотношения конкретно, т.е. при той обстановке, при которой он действовал в данном случае».

Другие ученые основное отличие преступного легкомыслия от косвенного умысла видят в их волевом содержании. При легкомыслии субъект, предвидя возможность наступления неблагоприятных последствий, самонадеянно рассчитывает на их предотвращение, тогда как у субъекта, действующего с косвенным умыслом, такого расчета нет.

Г.Н. Назаренко считает, что в основе деления вины на формы, а в пределах одной и той же формы вины - на виды лежит различное взаимоотношение сознания и воли между собой. По этому пути идет и действующее уголовное законодательство (ст.ст. 25,26 УК РФ). Слабость данной позиции в том, что на основании одного критерия проводится деление вины и на формы, и на виды.

Одним из противников деления вины на умысел и неосторожность в советский период выступил М. Чельцов. Данное деление, по его мнению, является неудовлетворительным с практической точки зрения, так как оно не позволяет судам определить четкую грань между эвентуальным (косвенным) умыслом и преступной самонадеянностью (легкомыслием). Он предложил вместо двух форм вины выделять три: умысел, заведомость (объединяющая эвентуальный умысел и преступную самонадеянность) и небрежность. Однако его позиция оказалась недостаточно аргументирована, подверглась серьезной критике и не была учтена при совершенствовании законодательной регламентации виновного вменения.

Первой и основной формой вины выступает сознательно-волевая или умышленная вина, содержание которой составляют сознательные и волевые элементы. В зависимости от соотношения этих элементов данную форму вины можно разделить на три вида: прямой умысел, косвенный умысел и легкомыслие.

Содержание прямого умысла должно включать: 1) осознание общественной значимости (конфликтности с чьим-либо интересом) совершаемого действия (бездействия); 2) предвидение возможности причинения какого-либо вреда; 3) желание причинить данный вред. Эту разновидность умышленной вины можно с уверенностью назвать наиболее опасной для правопорядка, что должно, на мой взгляд, получить соответствующее отражение при определении меры ответственности виновного лица и характера применяемых к нему тягот и лишений.

Содержание косвенного умысла: 1) осознание общественной значимости совершаемого действия (бездействия); 2) предвидение возможности причинения какого-либо вреда; 3) нежелание, но сознательное допущение данного вреда либо безразличное к нему отношение.

Содержание легкомыслия: 1) осознание общественной значимости совершаемого действия (бездействия); 2) предвидение возможности причинения какого-либо вреда; 3) желание предотвратить причинение вреда.

Выделение различных видов умысла и определение возможности их влияния на меру ответственности лица, совершившего преступление непосредственно связано с таким юридическим термином, как «степень вины». Уголовный закон не содержит указания на степень вины, однако это понятие активно используется в практике судебных органов, которые при назначении наказания делают ссылки на степень вины подсудимого. Проведенное Г.В. Назаренко анкетирование судей показало, что они не имеют единого представления о данном юридическом понятии. 30% считают, что степень вины - это степень предвидения вредных последствий преступного деяния; 25% уверены, что степень вины зависит от отягчающих и смягчающих обстоятельств; 15% определяют степень вины с учетом всех обстоятельств дела; 10% отождествляют степень вины со степенью участия в преступлении; 5% связывают этот показатель со стремлением загладить причиненный преступлением вред; 15% судей отрицают данное понятие как несущественное для юриста либо затрудняются дать ему определение [24].

В отечественной теории уголовного права понятие «степень вины» также трактуется неодинаково. Одни ученые отождествляют степень вины с частью вины отдельного совиновника или соучастника, которая непосредственно связана с его ролью и активностью в совместно совершенном преступлении. Другие авторы рассматривают степень вины как «тяжесть совершенного преступления», связывая ее с формами вины. Третьи - под степенью вины понимают «количественную характеристику вины, выражающую ее сравнительную тяжесть, сравнительный размер». Некоторые ученые считают, что «степень вины определяется тяжестью провинности лица перед обществом и зависит от обстоятельств, как относящихся к составу преступления, так и находящихся за его пределами, а также от степени осознанности всех этих обстоятельств и характера мотивации поведения лица». Есть такие, которые предлагают под степенью вины понимать «количественную характеристику социальной сущности вины, которая определяется единством формы и содержания вины с учетом всех особенностей психического отношения лица к объективным обстоятельствам преступления и его субъективных, психологических причин». В учебной литературе закреплено положение, согласно которому «степень вины определяется характером и степенью общественной опасности деяния, видом умысла либо неосторожности, мотивами и целью преступления и другими обстоятельствами, предусмотренными в законе».

Второй формой вины видится вина презюмируемая или неосторожная, которая отличается от умышленной отсутствием у лица, совершающего преступление, реального сознательно- волевого отношения к совершаемому и наличием презюмируемой обязанности вести себя в определенных (специально обозначенных в статьях Особенной части УК) ситуациях соответствующим образом. Именно эта обязанность в совокупности с соответствующей возможностью (имеется в виду отсутствие каких-либо объективных и непреодолимых препятствий) вести себя должным образом и составляет содержание неосторожной вины, и, соответственно, нарушение данной обязанности влечет возможность привлечения виновного лица к уголовной ответственности.

Подводя итог изложенному, хотелось бы отметить следующее. Содержание и форма в каждом явлении представляют собой неразрывное единство. Не существует таких явлений, которые имели бы содержание, но не имели бы формы или, наоборот, имели бы форму, но не имели бы содержания. Однако их единство следует отличать от соответствия между ними, которое имеет место далеко не во всех случаях. Любые качественные изменения содержания в обязательном порядке влекут за собой существенные коррективы во внутренней структуре связей и взаимодействий элементов и процессов, образующих предмет или явление. В то же время изменения формы существования и выражения явления не могут не сказаться и на его содержании. Более того, форма явления, не соответствующая его содержанию, способна существенно тормозить прогрессивное развитие. Задача науки состоит не только в том, чтобы установить единство содержания и формы явления, но и в том, чтобы найти для измененного содержания оптимальную форму существования.

3.2 Вина умышленная

Науке уголовного права известно достаточно много весьма различных и противоречивых определений умысла. Умысел - положительная злая воля, сознающая возможность наступления преступного результата от деяния; решимость воли на преступление с сознанием противоправности деяния (Фейербах); решимость на осуществление своей цели с сознанием противоправности (Грольман); равновесие между деянием и волей (Бернер); настроение преступной воли, которая предвидит и желает наступления преступных последствий (Спасович); намерение совершить противозаконное действие для достижения известной цели путем наступления противозаконных последствий (Кистяковский); волевая деятельность, сознающая условия состава преступления (Лист) и т.д.

В обосновании умысла как формы вины сформировалось два основных направления: теория воли и теория представления. Согласно первой теории основой умысла является желание субъекта совершить определенные действия и достичь определенных последствий. Под желаемыми последствиями сторонники волевой теории подразумевают и те последствия, которых субъект действительно хотел достигнуть, и те последствия, которые являлись неразрывно связанными с ними. С точки зрения волевой теории, субъекту вменяется только то последствие, наступления которого он желал. Вторая теория основой умысла считает не желание субъекта достигнуть известного результата, а сознание (предвидение) известных последствий. С точки зрения теории представления, субъекту вменяются те последствия, которые он предвидел и сознавал.

Действующее уголовное законодательство не содержит общего определения умысла, так же, впрочем, как и не содержит законодательного определения вины. Понять содержание данной формы вины можно лишь из анализа двух закрепленных в законе видов умысла.

Обязательными составляющими прямого умысла, согласно ч.2 ст.25 УК РФ, являются: 1) осознание лицом общественной опасности своего деяния; 2) предвидение возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий; 3) желание их наступления. Первые два признака характеризуют интеллектуальное содержание прямого умысла, третий - его волевое содержание. Законодательное определение косвенного умысла также содержит три признака: 1) осознание общественной опасности своего деяния; 2) предвидение возможности наступления общественно опасных последствий; 3) нежелание, но сознательное допущение этих последствий либо безразличное отношение к этим последствиям. По интеллектуальному содержанию косвенный умысел почти совпадает с прямым. Некоторое различие имеется в характере предвидения: при косвенном умысле предвидение виновного охватывает возможность наступления преступных последствий, а в случае прямого умысла - и их неизбежность. Основное различие между прямым и косвенным умыслом проводится по волевому содержанию: при прямом умысле лицо желает наступления общественно опасных последствий, при косвенном - не желает, но сознательно допускает эти последствия либо относится к ним безразлично.

Основными недостатками законодательного определения умышленной вины, на мой взгляд, являются: 1) уже отмеченные ранее нечеткость и оценочность предмета сознания - общественной опасности своих действий (бездействия); 2) оценочность и непонятность, в том числе и для правоприменителей, предмета предвидения - опять же общественной опасности, но уже не деяния, а последствий; 3) распространение предвидения как обязательного признака интеллектуального содержания умысла только на так называемые материальные составы преступлений (законодательная формулировка умысла неприменима к формальным составам преступлений, поскольку последствия не являются признаком деяния, а умысел ориентирован исключительно на объективированный вовне результат. Правоприменитель вынужден выходить из столь затруднительного положения, нарушая все принципы и доктринальные основания уголовного права: игнорируя момент предвидения вовсе, а момент желания перенеся с последствий на действие; 4) неточное определение характера предвидения при прямом умысле - говоря о неизбежности наступления общественно опасных последствий, законодатель отрицает вероятностный характер знания о будущем; 5) распространение волевого содержания умышленной вины - желание или нежелание, но сознательное допущение наступления общественно опасных последствий - только на материальные составы преступления.

Единственным реальным путем устранения отмеченных недостатков видится изменение законодательных дефиниций умышленной вины, приведение их в соответствие с современными достижениями психологической и правовой науки и потребностями правоприменительной практики.

В соответствии с действующим законом (ч.2 ст.26 УК РФ) преступное легкомыслие как разновидность неосторожной вины содержит два содержательных признака: 1) предвидение возможности наступления общественно опасных последствий своего деяния; 2) самонадеянный расчет на предотвращение этих последствий без достаточных к тому оснований. Первый признак традиционно относят к интеллектуальному содержанию, второй - к волевому содержанию вины.

Анализ интеллектуального содержания преступного легкомыслия еще раз приводит к выводу, что предвидеть, не сознавая, невозможно. Предвидя возможность наступления неблагоприятного последствия, субъект так или иначе сознает развитие причинной связи между совершаемым деянием и возможным преступным результатом. Например, проезжая через перекресток или железнодорожный переезд при запрещающем сигнале светофора, водитель автомобиля не только предвидит возможность наступления преступных последствий в виде причинения физического или материального вреда другим участникам дорожного движения, но и осознает общественную значимость (конфликтность с установленными в обществе правилами поведения) своего деяния. Следовательно, интеллектуальное содержание преступного легкомыслия, по сути, ничем не отличается от интеллектуального содержания умысла, и его законодательное определение также должно включать два признака: осознание общественной значимости совершаемых действий (бездействия) и предвидение возможности причинения какого-либо вреда.

Основное отличие, по мнению большинства ученых, между преступным легкомыслием и косвенным умыслом заключается в волевом содержании вины. «В отличие от косвенного умысла воля лица при преступном легкомыслии направлена на предотвращение преступных последствий своего действия или бездействия. Лицо рассчитывает на конкретные реальные обстоятельства, которые, по его мнению, способны предотвратить наступление преступного результата... Неосновательность, ошибочность расчета и превращает подобное психическое отношение к последствиям совершенного деяния в преступное легкомыслие, а само деяние - в преступление».

Помимо деления умысла на прямой и косвенный, теория и практика уголовного права знают иные классификации видов умысла.

По моменту формирования умысел принято делить либо на три вида: 1) заранее обдуманный, 2) внезапно возникший и 3) аффектированный, либо на два вида - заранее обдуманный и внезапно возникший (с подразделением последнего на простой и аффектированный).

Заранее обдуманный умысел характеризуется тем, что с момента его возникновения до момента реализации проходит более или менее значительный отрезок времени, в течение которого субъект осуществляет определенную психическую деятельность (выработка цели, укрепление решимости, учет противодействующих факторов, поиск способов и средств их преодоления и т.п.). Как правило, подобный разрыв во времени свидетельствует о более тщательной подготовленности преступного деяния, затрудняет работу правоохранительных органов по раскрытию и расследованию умышленных посягательств и изобличению виновных и существенно повышает опасность преступления и лица, его совершившего.

Внезапно возникшим называют умысел, который возник у виновного в нормальном психическом состоянии и был реализован сразу или через короткий промежуток времени после возникновения. Нередко скоротечное формирование умысла провоцирует обстановка (увидел то, что «плохо» лежит, и украл). Очень часто внезапно возникший умысел формируется в условиях межличностного конфликта (бытовые преступления), в состоянии алкогольного, наркотического или токсического опьянения (уголовно-наказуемое хулиганство), в таких чрезвычайных обстоятельствах, как наводнение, пожар, землетрясение, авария и т.д.

При выделении аффектированного умысла акцент, как правило, делается не столько на момент, сколько на психологический механизм формирования умысла на совершение преступления. Поводом для его возникновения являются закрепленные в законе (ст.ст. 107,113 УК) противоправные или аморальные действия потерпевшего, способные вызвать у виновного состояние внезапно возникшего сильного душевного волнения, существенно затрудняющее сознательный контроль над волевыми процессами. Аффектированный умысел выделяют как самостоятельный вид, а не как разновидность внезапно возникшего умысла лишь потому, что именно он рассматривается законодателем в качестве основания смягчения ответственности за умышленное причинение вреда.

Следующей классификацией является деление умысла по степени определенности предвидения субъектом общественно опасных последствий своих действий (бездействия) на определенный (конкретизированный), альтернативный и неопределенный (неконкретизированный).

Определенный умысел характеризуется наличием конкретного и достаточно полного представления о качественных и количественных признаках объективной стороны совершаемого деяния. Например, производя из пистолета в упор выстрел в голову жертвы, преступник в полной мере осознает и то, что он совершает, и тот преступный результат, который должен наступить. При неопределенном умысле имеется не индивидуально-определенное, а обобщенное представление об объективных признаках деяния, т. е. виновный осознает только видовые его признаки. Так, нанося потерпевшему сильные удары по голове, груди и животу, виновный предвидит, что в результате будет причинен вред здоровью потерпевшего, но не сознает величины этого вреда.

Альтернативный умысел, в отличие от двух предыдущих, подразумевает, с одной стороны, наличие индивидуально-определенного представления о двух и более вариантах преступных результатов своих действий, с другой - отсутствие стремления достичь одного конкретного последствия, при сознательном допущении любого из них. Например, производя прицельные выстрелы в преследующего его сотрудника милиции, убегающий преступник предвидит как возможность причинения вреда здоровью милиционера, так и возможность причинения ему смерти. Не стремясь достичь конкретного варианта преступного результата, правонарушитель допускает возможность наступления любого из них.

Практическое значение рассмотренных классификаций состоит в том, что они позволяют детальнее рассмотреть психологический механизм преступного деяния и в соответствии с этим более точно определить меру ответственности виновного, вид и размер необходимого для его исправления наказания. В связи с этим представляется целесообразным на уровне постановления Пленума Верховного суда дать разъяснение существующим в теории и правоприменительной практике делениям умысла, а также определить степень влияния каждого из обозначенных выше видов умысла на характер и размер применяемого к виновному лицу уголовного наказания.

3.3 Вина неосторожная

Неосторожность как самостоятельная форма вины впервые была выделена в средневековой итальянской доктрине из непрямого умысла. Истории зарубежного уголовного права известны весьма разнообразные определения неосторожной формы вины: противозаконная решимость воли на деяние, из которого без намерения субъекта происходит преступление (Фейербах); решимость осуществить свою цель при отсутствии уверенности в ненаступлении преступных последствий (Грольман); решимость на действие, противозаконные последствия которого можно было своевременно усмотреть; бессознательно противоправная воля (Биндинг); непредвидение доступного предвидению последствия при осуществлении воли (Лист); недоразвитость рефлексов поведения и т.д.

Вопросы неосторожной формы вины получили отражение и в трудах отечественных дореволюционных криминалистов. Так, по мнению Н.А. Неклюдова: «Под неосторожностью разумеются такого рода деяния, которые происходят от неосмотрительности лица. По своему характеру неосторожные деяния совпадают со случайными деяниями, так как на практике весьма трудно разграничить их друг от друга; здесь все зависит от произвола судей». Д.Ф. Кистяковский относительно данной формы вины отмечал, что «понятие неосторожности растяжимо и более или менее условно. В одних правонарушениях признаки неосторожности очевидны, в других они едва уловимы. Только посредством анализа каждого данного случая можно определить, принадлежит ли оно к неосторожным или случайным правонарушениям. Было бы всего справедливей эту вину неосторожную, обложив самым низшим наказанием, каковы замечания, предостережения или в крайнем случае выговоры, карать преимущественно гражданским взысканием» [14].

В отечественной науке уголовного права достаточно полно разработаны методы уголовно-правового воздействия на преступную неосторожность. В разное время поиском путей решения данной проблемы занимались такие ученые, как Б.С. Волков, П.С. Дагель, Н.И. Загородников, М.С. Гринберг, В.Н. Кудрявцев, А.И. Рарог, В.Е. Квашис, Г.А. Злобин, В.А. Нерсесян, В.Г. Макашвили, М.Г. Угрехелидзе, A.M. Трухин и др. Несмотря на их фундаментальный вклад в обоснование особенностей уголовной ответственности за преступления, совершаемые по неосторожности, современная теория уголовного права и, соответственно, действующее уголовное законодательство не содержат полных и однозначных ответов на постоянно возникающие у правоприменителей вопросы по установлению и доказыванию вины неосторожных преступников.

В Уголовном кодексе Российской Федерации содержится более восьмидесяти статей, в которых предусмотрена ответственность либо за преступления, совершаемые по неосторожности, либо за умышленные деяния, которыми по неосторожности причиняется вред здоровью личности или материальный ущерб государству и гражданам. Далеко не все из этих составов эффективно используются правоохранительными органами в борьбе с преступностью, что во многом связано и с нечеткостью законодательных конструкций, и с неоднозначностью их доктринального и легального толкования.

Неосторожная форма вины, а в особенности преступная небрежность, является спорной с позиции осознанности лицом осуществляемых им действий, что, в свою очередь, лежит в основе психологической теории вины. Установление психического отношения «к общественно-опасному последствию при преступной небрежности представляет известные затруднения благодаря тому, что при ней у лица отсутствует всякое предвидение наступления такого последствия». По общему правилу, для определения характера и степени вины решающее значение имеет наличие или отсутствие у лица осознания возможности наступления общественно опасных последствий. Однако законодатель, формулируя определение преступной небрежности в ч. 3 ст. 26 УК РФ указывает на то, что: «Преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия». Таким образом, законодателем прямо предоставляется возможность привлечения к уголовной ответственности лиц, которые на момент совершения преступления не предвидели, а значит, и не осознавали возможности причинения вреда общественным интересам.

Приведенная выше законодательная формулировка преступной небрежности свидетельствует о допустимости привлечения к уголовной ответственности при отсутствии у лица собственного, внутреннего отношения к совершаемым им действиям, что абсолютно необходимо при совершении преступлений с другими формами вины. Нельзя не согласиться с мнением Г.С. Фельдштеина, который считал, что невозможно обосновать ответственность за неосторожность, исходя из волевой теории вины [49]. Об этом свидетельствует уже само указание на отсутствие у лица предвидения наступления последствий своих действий. В этой связи утверждение, что при неосторожности лицо действует со знанием дела, представляется весьма спорным. Знать - это предвидеть, а предвидения в рассматриваемом случае вовсе не требуется.

Рассмотрение указанной проблемы непосредственно связано с таким весьма спорным, актуальным и неразрешенным вопросом современной теории уголовного права, как соотношение принципа законности и категории целесообразности. Под законностью обычно понимаются требования точного и неукоснительного соблюдения законов всеми, кому они адресованы. Целесообразность, напротив, зачастую олицетворяется с наличием реальной возможности у правоприменителя отходить от обязательных предписаний закона и принимать произвольные решения. Это нередко приводит к выводу о необходимости полного отрицания целесообразности как категории уголовного права, о приравнивании ее к беззаконию. Подобный подход, на мой взгляд, является односторонним, а следовательно, не совсем правильным. Несмотря на то, что целесообразность не упоминается непосредственно ни в одной из статей Уголовного кодекса, тем не менее, она находит свое проявление во многих институтах уголовного права, один из которых — институт вины.

Приоритет практической целесообразности над законностью наблюдается и в случае отграничения преступной небрежности от невиновного причинения вреда.

Преступная небрежность находится на границе преступления и случая (невиновного причинения вреда). Каких-либо критериев их разделения в теории уголовного права не существует, что делает разрешение данного вопроса исключительно прерогативой суда. Как правило, в подобных ситуациях имеет место произвольное решение, основывающееся на собственных представлениях и весьма свободном истолковании той или иной жизненной ситуации. Функция определения того, могло или не могло лицо осознавать возможность наступления общественно опасных последствий, лежит исключительно на судах.

Решения судов по данному вопросу отличаются своей неопределенностью и неконкретностью, часто отсутствует логика, основанная на предписаниях закона. Характерным в этом отношении является следующий пример: судом Коми-Пермяцкого автономного округа по ч.1 ст. 109 УК РФ был осужден гр-н Едакин, совершивший данное преступление посредством производства выстрела из ружья, которое, по его мнению, было незаряженным. Суд пришел к выводу о случайности происшедшего, но, несмотря на это, признал Едакина виновным в причинении смерти по неосторожности и назначил ему наказание. Приведенный пример показателен в том плане, что отсутствие у судов четких критериев разграничения небрежности (как субъективного основания уголовной ответственности) и невиновного причинения вреда (как обстоятельства, исключающего уголовную ответственность) не позволяет им оправдать невиновных даже в случае установления случайности наступивших последствий.

Психологическая теория вины подразумевает, что суд не создает вину обвиняемого, а лишь познает в процессе судебного разбирательства дела, существует ли объективно вина подсудимого в рассматриваемом преступлении. В случае же с преступной небрежностью суд, наоборот, сам определяет вину, так как именно он, и только он дает оценку совершенному деянию и выносит в соответствии с этой оценкой свое окончательное решение. Решение, свидетельствующее о виновности или невиновности лица, принимается не в соответствии с правилами, четко указанными в законе, а на основании мнения отдельных людей - судей. Таким образом, усмотрение суда ставится над законом, что является предпосылкой произвола. Однако практическая деятельность (в данном случае — деятельность судов) вынуждена идти именно по такому пути, поскольку законодатель не дает надлежащего разрешения имеющейся проблемы.

Уголовный закон в сфере определения субъективных оснований уголовной ответственности к сожалению, отстает от реальной действительности. В связи с этим встречающиеся в практике судопроизводства «разновидности преступного поведения, не охватываемые правовой конструкцией вины (это относится и к преступной небрежности), не должны искусственно подгоняться под эту конструкцию. Наоборот, «правовая конструкция вины должна быть «подогнана» под действительность». Таким образом Законность должна быть приведена в соответствие с целесообразностью, а точнее, с той правоприменительной практикой, которая имеет место в повседневной действительности.

Еще одним спорным, на мой взгляд, вопросом является существующее не только в общей теории права, но и в действующих законодательствах многих стран объединение в неосторожной форме вины двух достаточно противоречивых разновидностей неосторожности: осознанной неосторожности (recklessness), при которой деятель осознает, но игнорирует риск наступления неблагоприятных последствий своего деяния, и неосознанной неосторожности (negligence), при которой деятель не в состоянии в достаточной мере осознать риск, сопряженный с его поведением. Понятию осознанной неосторожности в отечественном уголовном праве и законодательстве в известной мере соответствует понятие легкомыслия (ч.2 ст.26 УК), которое ранее именовалось преступной самонадеянностью, а понятию неосознанной неосторожности - понятие небрежности (ч.3 ст.26 УК).

По общему правилу, неосторожные преступления считаются гораздо менее тяжкими, чем умышленные деяния, даже если они являются однородными или одновидовыми. По мнению некоторых ученых, это следует из толкования ст.24 УК РФ, где «в императивной форме указано, что деяния, совершенные по неосторожности, квалифицируются как преступные лишь в том случае, если об этом есть специальное указание в статье Особенной части УК, тогда как умышленные деяния квалифицируются в качестве преступлений без специального указания на нюансы субъективной стороны». Разделяю позицию тех авторов, которые заявляют: «Умышленная вина с ее осознанностью желанием или сознательным допущением преступного результата, конечно заслуживает гораздо большего упрека, чем неосторожная вина, лишенная указанных интеллектуальных качеств. В этом смысле умышленная вина - это злонамеренная вина, а неосторожная вина - вина невнимательности, отсутствия осторожности, забывчивости».

Считаю, что вопрос о степенях неосторожной вины не нуждается в законодательном закреплении, поскольку уголовный закон в данном случае должен лишь регламентировать возможность предъявления упрека лицу, неосознанно причинившему вред чьим-либо интересам. Величина же данного упрека будет непосредственно зависеть от размера причиненного вреда.

3.4 Двойная форма вины

В практической деятельности правоохранительных органов достаточно часто встречаются случаи, когда лицо, совершая умышленное преступление, причиняет общественно опасные последствия по неосторожности. Возникает закономерный вопрос: каким в целом признать такое преступление: умышленным или неосторожным? Если оценивать такое деяние по отношению субъекта к действиям, то оно должно считаться совершенным умышленно, а если по отношению к наступившим последствиям, то - совершенным неосторожно.

«Смешанная виновность», как сочетание различных форм вины, известна теории уголовного права достаточно давно. Однако первоначально ее понятие было настолько широким, что охватывало все «осложненные типы» преступлений: сочетание двух и более умыслов, двух и более неосторожностей, сочетание умысла и неосторожности. При этом к смешанной виновности зачастую относили идеальную и реальную совокупность преступлений, например, поджог дома и гибель в нем людей, или ограбление убитого по неосторожности лица.

Развитие теории субъективного вменения привело к возникновению в науке отечественного уголовного права концепции двойной формы вины. Еще в 60-е годы на страницах юридических изданий разгорелась бурная дискуссия, в ходе которой одни авторы рассматривали различное психическое отношение к действиям и последствиям как специфическую форму вины, другие считали, что здесь нет особой формы вины. Однако никто из них не отрицал возможности лица, совершающего преступление, по-разному относиться к своим действиям (бездействию) и к их последствиям. Например, Г. А. Кригер писал: «Наличие причинной связи между деянием, прямым и производным последствиями дает основание рассматривать содеянное как одно преступление с осложненной объективной и субъективной сторонами. Такую ситуацию, характеризуя субъективную сторону, следует назвать сложной или, возможно, двойной виной (а не формой вины)». А.Б. Сахаров, выступая противником двойной формы вины, отмечал, что признание смешанной вины означало бы разрыв единого психического процесса, составляющего содержание той или иной формы вины, на две части, каждой из которых может быть придано самостоятельное значение.

Проведение в начале 70-х годов диссертационного исследования проблемы смешанной формы вины в уголовном праве позволило А.Д. Горбузе сделать следующие выводы; «а) содержание смешанной формы вины состоит из двух относительно самостоятельных компонентов, каждый из которых обладает собственной структурой, сходной со структурой умысла и неосторожности... б) взаимосвязь компонентов смешанной формы вины настолько органична, что только их единство, а не механическая совокупность (сумма) образует смешанную вину как систему... в) смешанная форма вины представляет собой качественно определенное явление, не сводимое к совокупности составляющих его компонентов» [7].

Проблема неоднозначного психического отношения преступника к совершаемому деянию и к наступающим в его результате последствиям не утратила своей актуальности и осталась предметом научной дискуссии и в 80-е годы прошлого столетия. В частности, В.В. Лукьянов, анализируя «раздвоение» вины в преступлениях со сложным составом, отмечал, что «исключительное значение этой проблемы заключается в том, что без ее разрешения не имеет смысла говорить о гуманизации правоприменительной деятельности, об обеспечении справедливости, достижимой только при полном соответствии принимаемых мер воздействия степени общественной опасности совершаемых правонарушений» [21].

Возможно, результатом всех этих научных исследований и дискуссий стало появление в Уголовном кодексе Российской Федерации 1996 г. ст. 27 «Ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины»: «Если в результате совершения умышленного преступления причиняются тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом лица, уголовная ответственность за такие последствия наступает только в случае, если лицо предвидело возможность их наступления, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно и могло предвидеть возможность наступления этих последствий. В целом такое преступление признается совершенным умышленно».

Анализируя данную законодательную конструкцию, можно выделить следующие признаки. Во-первых, преступное деяние совершается умышленно. Во-вторых, отношение лица к наступившим в результате его деяния последствиям характеризуется преступным легкомыслием либо небрежностью. В-третьих, тяжкие последствия влекут более строгое наказание, т. е. не охватываются конструкцией основного состава преступления.

Некоторые авторы пытаются относить к преступлениям с двумя формами вины те составы преступлений, законодательная конструкция которых подразумевает нарушение каких-либо правил (пожарной безопасности, безопасности на объектах атомной энергетики, санитарно-эпидемиологических правил и т.д.), повлекшее по неосторожности тяжкие последствия в виде причинения средней тяжести или тяжкого вреда здоровью либо смерть человека. Так, на примере дорожно-транспортных преступлений они отмечают, что «вопрос о выделении сложной формы вины возник из потребностей практики. Нередко наступлению вредных последствий предшествует умышленное нарушение Правил дорожного движения при неосторожном отношении к наступлению последствий». По мнению П.С. Дагеля и Д.П. Котова, «только при рассмотрении субъективной стороны автотранспортных преступлений по схеме смешанной формы вины возможно отграничение этих преступлений как от невиновных действий, так и от умышленных преступлений против личности, а также разграничение умышленного и неосторожного нарушения правил безопасности движения, повлекшего вредные последствия» [11] .

С этой позицией нельзя согласиться по той причине, что само по себе нарушение тех или иных правил безопасности не является преступным деянием независимо от того, как (сознательно или неосознанно) к нему относился сам нарушитель.

В современной учебной литературе предлагается различать два типа преступлений с двумя формами вины. К первому относятся преступления, квалифицированный состав которых характеризуется умыслом по отношению к преступному деянию и неосторожностью к возможности наступления тяжких последствий. Примером такого типа преступлений является предусмотренное ч. 3 ст. 123 УК РФ незаконное производство аборта, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшей либо причинение тяжкого вреда ее здоровью. Более распространенными разновидностями данного типа преступлений выступают предусмотренные п. «г» ч. 2 и п.п. «а» и «б» частей 3 ст.ст. 131 и 132 УК РФ квалифицированные составы изнасилования либо насильственных действий сексуального характера: повлекшие (умышленно или по неосторожности) заражение венерическим заболеванием, повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего (потерпевшей), повлекшие по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью, заражение ВИЧ-инфекцией или иные тяжкие последствия.

Второй тип преступлений с двумя формами вины образуют умышленные преступные деяния, совершение которых ведет к наступлению двух последствий, одно из которых охватывалось умыслом виновного, а второе, более тяжкое, наступает по неосторожности. Например, предусмотренное ч. 4 ст. 111 УК РФ умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего: непосредственное последствие в виде тяжкого вреда здоровью причиняется умышленно, отдаленное и более тяжкое последствие в виде смерти потерпевшего умыслом виновного не охватывается и наступает по неосторожности. Так, 12 июня 1999 г. гражданин Т., находясь в сильной степени алкогольного опьянения, беспричинно из хулиганских побуждений нанес множественные удары руками и ногами по голове и другим частям тела гражданина Б. В результате избиения потерпевшему были причинены телесные повреждения в виде закрытой черепно-мозговой травмы с закрытым переломом височной кости справа, линейным переломом нижней челюсти и ушибом правой лобной доли головного мозга, повлекшие впоследствии его смерть. В этом примере совершенно очевидно осознанное стремление преступника причинить тяжкий вред здоровью и неосторожное отношение к смерти потерпевшего. Еще одним достаточно показательным примером данного типа преступлений является предусмотренное ч. 2 ст. 167 УК РФ умышленное уничтожение или повреждение имущества, повлекшее по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия.

Распространенность подобных примеров актуализирует повышенное внимание законодателя и правоприменителей к проблеме четкой регламентации и правильной квалификации преступлений с двумя формами вины.

Статья 27 УК РФ была призвана, на мой взгляд, положить конец многолетним спорам о наличии наряду с умыслом и неосторожностью третьей самостоятельной формы вины: «смешанной», «двойной» или «раздвоенной». Подтверждениями этому предположению выступают как ее название, так и используемые в содержании ссылки на умысел и нормативные формулы легкомыслия и небрежности. Кроме того, закрепление в тексте закона того, что преступления с двумя формами вины в целом признаются умышленными, должно урегулировать и многолетний научный спор о приоритетности того или иного отношения к действиям (бездействию) и последствиям.

Однако с такой позицией далеко не все согласны. В частности, В.И. Ткаченко считает, что выделение в уголовном законе специальной статьи (ст.27 УК), применимой лишь к сложным составным преступлениям, которых по его подсчетам в Уголовном кодексе Российской Федерации всего двенадцать, вряд ли верно в принципе, так как все институты Общей части УК должны иметь общий, а не выборочный характер. «Отказ от выделения в особую группу сложных составов преступлений по признаку наличия двух последствий и вины за каждое из них и возвращение к оценке таких деяний по правилам ч.2 ст. 17 УК устранит противоречия между Общей и Особенной частями УК».

По мнению Г.В. Назаренко, законодательная формула «такое преступление признается совершенным умышленно» имеет оценочный характер и содержит в себе элементы объективного вменения, так как не учитывает неосторожный характер причинения опасных последствий [24].

Исходя из того, что форма вины характеризует определенную связь сознания и воли лица с объективными признаками преступления, В.А. Ширяев приходит к выводу, «что «раздвоенная» форма вины как явление, характеризующее объективную способность умышленного деяния влечь неосторожные последствия, представляет собой форму психического отношения к преступлению в целом. Более тяжкое последствие не образует нового преступления, а укладывается в границы основного, усложняя при этом как объективную, так и субъективную его стороны. Если же более тяжкое последствие находится за рамками состава умышленного преступления, то квалификация производится по правилам идеальной совокупности преступлений» [52].

Как уже было отмечено в предыдущих главах, под виной следует понимать сознательно-волевое или должное (презюмируемое государством) отношение лица к совершаемому им нарушению уголовно-правового запрета. Если в качестве критерия деления на формы взять наличие либо отсутствие волевого сознания лица в момент совершения им преступления, то становится очевидным, что виновное отношение может быть либо сознательным (лицо сознает и предвидит возможность причинения вреда охраняемым законом интересам), либо презюмируемым государством (когда лицо не предвидело, но должно и могло предвидеть возможность наступления неблагоприятных последствий). Никакой третьей формы вины из приведенного определения не вытекает.

Поэтому совершенно прав законодатель, назвав те нарушения уголовно-правовых запретов, где наблюдается умышленное отношение к деянию и неосторожное к последствиям либо умышленное отношение к непосредственным и неосторожное к производным последствиям, преступлениями с двумя формами вины (ст.27 УК). Не вызывает возражений и признание таких преступлений в целом умышленными, так как это имеет важное значение для установления рецидива преступлений, правильного назначения наказаний, определения режима их отбывания, применения амнистий и влечет другие правовые последствия, связанные с реализацией уголовной ответственности.

3.5 Невиновное причинение вреда

Анализ виновного вменения в уголовном праве будет неполным без детального рассмотрения тех ситуаций, когда совершенное деяние, содержащее признаки какого-либо состава преступления, в силу отсутствия вины субъекта не признается преступлением и, соответственно, не может влечь уголовной ответственности лица, его совершившего. В судебной практике такого рода ситуации обычно именуются несчастным случаем, а в теории уголовного права казусом или случаем без вины.

Вопросам невиновного причинения вреда охраняемым уголовным законом правам и интересам в разное время уделялось и продолжает уделяться достаточно большое внимание со стороны отечественных и зарубежных ученых-правоведов, так как от их правильного решения и четкой законодательной регламентации в конечном итоге зависят пределы виновного вменения.

По мнению Б.С. Утевского, под случаем следует понимать «такое отношение лица к своим действиям и их последствиям, при котором лицо это не должно было или хотя и должно было, но не могло предвидеть наступления противоправных последствий своих действий» [48].

М.Д. Шаргородский писал: «Случайность имеет место тогда, когда действие, совершенное лицом, не могло вызвать хотя бы и желательный ему результат и когда результат наступил, хотя и в итоге действий данного лица и находится с ними в причинной связи, но для наступления этого результата необходимо было, кроме действия субъекта, присоединение еще и других причин, которые не возникали из его действий» [51].

Большинство ученых отводят случаю особое место среди обстоятельств, исключающих вину и уголовную ответственность лица за совершенное им деяние. Так, по мнению П.С. Дагеля и Д.П. Котова, другие обстоятельства, к которым они относят ошибку субъекта, исполнение обязательного приказа и неправомерное поведение потерпевшего, «исключают вину именно тогда, когда создают ситуацию субъективного случая» [11].

Что касается нормативного закрепления, то первые упоминания о невиновном причинении вреда встречаются еще в Пространной редакции Русской правды. Так, в соответствии со ст. 26 («Не терпя ли противу тому ударить мечем, то вины ему в томь нетуть») невиновным признавался тот, кто ударит мечем в ответ на оскорбление. В качестве законодательной дефиниции невиновное причинение вреда появилось в Соборном уложении 1649 г. Например, в случае с поджогами имущества кодекс различает казус («ненарочное дело»), неосторожность («небрежение») и умысел («нарочное дело»). В Артикуле воинском 1715 г. при описании случайного убийства, за которое не предусмотрено наказание, законодатель использует следующую формулу: «весьма неумышленное и ненарочное убивство, у котораго никакой вины не находится». Невиновное причинение вреда получило достаточно детальную регламентацию в Уголовном уложении 1903 г. Так, согласно ст.ст. 42 и 43 «не вменяется в вину преступное деяние, коего учинивший не мог предвидеть или предотвратить. Неведение обстоятельства, коим обусловливается преступность деяния или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния или усиливающего ответственность обстоятельства».

Уголовные кодексы РСФСР 1922 г., 1926 г. и 1960 г. не содержали уголовно-правовых норм о казусе как обстоятельстве, исключающем вину и уголовную ответственность причинителя вреда. Лишь Уголовный кодекс Российской Федерации 1996 г. в ст. 28 на новом качественном уровне возродил и конкретизировал положения уголовного законодательства дореволюционной России о невиновном причинении вреда.

По мнению психологов, ч. 1 ст. 28 УК РФ, в которой говорится о признании деяния невиновным: «если лицо, его совершившее, не осознавало и по обстоятельствам дела не могло осознавать общественной опасности своих действий (бездействия) либо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть», в психологическом комментарии не нуждается. Установление названных в ней обстоятельств есть частный случай констатации отсутствия интеллектуального критерия вменяемости безотносительно к детерминации этой ситуации (обман, неизвестность законодательного запрета в силу нарушений требований о его публикации, введение в заблуждение неправильной маркировкой хранилища или прибора и т.д.) . Данная позиция представляется достаточно спорной, так как под вменяемостью, как уже отмечалось ранее, обычно понимают способность осознавать происходящее и принимать правильные (с точки зрения общества) решения. Применительно же к невиновному причинению вреда следует устанавливать не отсутствие этой способности, а отсутствие обязанности и возможности осознавать происходящее и предвидеть возможность наступления неблагоприятных последствий своих действий.

Согласно ч. 2 ст. 28 УК «деяние признается также совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, хотя и предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам». Закрепив данное положение, законодатель ориентировал правоприменителей на психологический анализ отношения лица, нарушившего уголовно-правовой запрет в особых опасных и непрогнозируемых ситуациях (характеризующихся, как правило, крайним дефицитом времени для принятия единственно правильного решения), к тому вреду, который причиняется.

Под экстремальными условиями обычно принято понимать обстоятельства неординарные, чрезвычайные, непривычно трудные и сложные. В психологии к этим условиям относят ситуации, которые предъявляют человеку требования, выходящие за пределы функционального диапазона его приспособительных возможностей. В уголовно-правовом значении к экстремальным условиям следует относить вызываемые факторами природного (стихийные бедствия, экологические катастрофы), биологического (действия животных, эпидемии, эпизоотии) или социального (действия или бездействие как отдельных граждан, так и различных групп) характера ситуации повышенной опасности для жизни и здоровья людей, правопорядка, сохранности материальных и культурных ценностей.

Нервно-психические перегрузки также следует рассматривать в тесной взаимосвязи с дезорганизацией сознания и поведения. Можно выделить три наиболее распространенных состояния, определяющих наличие нервно-психических перегрузок, и характерные для этих состояний признаки. Во-первых, это психологическая дизадаптация, отличительными признаками которой являются потеря контроля над ситуацией, растерянность, заторможенность или, наоборот, хаотичные действия, отсутствие волевых усилий, апатия. Во-вторых, психологический шок, характеризующийся парализацией волевых функций организма, резким сужением внимания, заторможенностью или полным отсутствием адекватных реакций на происходящее. В-третьих, психическое или физическое переутомление, о котором можно судить по ухудшению внимания, мышления, памяти, ослаблению решительности, ухудшению координации движений, выраженной тревожности, проявлению особенностей вегетативно-сосудистой системы организма.

При установлении наличия вышеобозначенных состояний специалист может дать заключение о несоответствии психофизиологических качеств конкретного лица нервно-психическим перегрузкам, что исключает возможность привлечения к уголовной ответственности.

Представляет интерес тот факт, что рассматриваемые состояния и характеризующие их признаки могут развиваться и в результате некоторых психических заболеваний. В таком случае правомерно ставить вопрос о невменяемости лица, нарушившего уголовно-правовой запрет. Для разграничения состояния несоответствия психофизиологических качеств личности требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам и патологических психических отклонений у конкретного причинителя вреда необходимо проведение комплексной судебной экспертизы. Нельзя согласиться с мнением А.И. Рарога, который утверждает, что вывод о несоответствии психофизиологических качеств как требованиям экстремальных условий, так и нервно-психическим перегрузкам должен опираться на заключение судебно-психологической экспертизы. Характер экспертного исследования в этих случаях должен носить комплексный психолого-психиатрический характер. Принимая во внимание, что в отдельных ситуациях грань между преступлением и невиновным причинением вреда достаточно расплывчата, для всесторонней оценки произошедшего необходимы специальные познания как в области психологии, так и в области психиатрии.

В юридической литературе разновидность невиновного причинения вреда, закрепленная в ч. 1 ст. 28 УК, получила название объективного казуса, который имеет место в тех случаях, когда существуют объективные, не зависящие от воли лица факторы, именуемые законодателем «обстоятельствами дела», в силу которых лицо, причинившее вред, не могло осознавать общественной опасности своего деяния либо не должно было или не могло предвидеть наступления общественно опасных последствий. Соответственно, субъективным казусом предлагается считать те ситуации, когда лицо, причинившее вред, не могло предотвратить общественно опасные последствия, возможность наступления которых оно предвидело в экстремальных условиях либо при нервно-психических перегрузках.

Нельзя не согласиться с мнением В.Н. Кудрявцева, который при анализе субъективных границ правового поведения отмечает, что «бессознательный элемент поведения имеет правовое значение только в тех случаях и в тех пределах, в каких он поддается возможному контролю со стороны сознания и воли лица, т. е. может потенциально быть в надлежащий момент осознанным. Именно в этих пределах и возможна ответственность человека за свои действия». Однако в теории уголовного права существует точка зрения, согласно которой «случай может иметь место только там, где существует причинный разрыв между действием и следствием» [18].

Рассмотрение невиновного причинения вреда, на мой взгляд, будет неполным без анализа его соотношения с пограничной уголовно-правовой категорией «ошибка». В юридической литературе встречается достаточно много весьма разноречивых определений ошибки. Так, некоторые авторы

предлагают под уголовно-правовой ошибкой понимать заблуждение лица относительно фактических и юридических признаков содеянного. Другие - «неправильное представление лица относительно общественной опасности совершаемого им деяния и тех обстоятельствах, которые являются для него существенными, будучи элементами соответствующего состава преступления». Третьи — под ошибкой понимают неверную оценку лицом своего поведения. Четвертые - «заблуждение лица относительно характера и степени общественной опасности совершаемого деяния и его противоправности». Изучение и обобщение всех этих точек зрения позволяет заключить, что уголовно-правовая ошибка есть не что иное, как субъективное заблуждение лица относительно объективных свойств совершенного им деяния.

Таким образом, для отнесения того или иного представления к категории ошибочных следует определиться с минимумом тех правовых и социальных знаний, которыми должен обладать субъект уголовной ответственности. Иными словами, если мы вправе утверждать, что субъект преступления в отдельных случаях способен заблуждаться относительно тех общественных отношений, против которых направлено его деяние (например, он в ходе квартирной кражи причиняет вред общественной безопасности в случае хищения оружия или порядку управления в случае похищения личных документов, а не праву собственности лица, проживающего в этой квартире), и эта ошибка способна оказывать влияние на его ответственность: ослаблять ее или усиливать, то, на мой взгляд, было бы последовательным и вполне логичным законодательно регламентировать тот минимум знаний, наличие которого может свидетельствовать о реальном или возможном (при надлежащей внимательности) понимании объекта преступного посягательства. Причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в силу объективного отсутствия этого минимума должно расцениваться как невиновное причинение вреда.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Цели, поставленные в начале работы достигнуты, можно сделать следующие выводы:

1. В результате исторического развития уголовно-правовых взглядов, категория вины переместилась из области материальных признаков преступления в сферу субъективных оснований уголовной ответственности. Способность человека оценивать свое поведение и руководить своими действиями постепенно заняла центральное место в деле надлежащей защиты важнейших интересов личности и общества от различного рода противоправных посягательств.

2. Неотъемлемой частью содержания и сущности вины является сознание, а также предвидение общественно опасных последствий. Между субъектом преступления и виной существует неразрывная связь, а понятия вины и виновности существенно различаются.

3. Форма вины указывает на способ интеллектуального и волевого взаимодействия субъекта с объективными обстоятельствами, составляющими юридическую характеристику деяния. Основными формами вины является вина умышленная и неосторожная.

Также можно внести следующие предложения:

1. Для сокращения количества ошибок, допускаемых в процессе привлечения к уголовной ответственности виновных и освобождения от уголовной ответственности невиновных, необходимо ввести единообразное понимание виновности не только в уголовном праве, но и в уголовном процессе.

2. Законодательная формула характера и предмета предвидения нуждается в совершенствовании. Учитывая вероятностный характер знания о будущем, необходимо в ч.2 ст.25 УК РФ отказаться от термина «неизбежность», оставив в законодательной формуле лишь слово «возможность», предполагая при этом, что при прямом умысле виновное лицо предвидит высокую степень реализации этой возможности, приближающуюся по своему характеру к неизбежности.

3. Практическое значение классификаций умысла состоит в том, что они позволяют детальнее рассмотреть психологический механизм преступного деяния и в соответствии с этим более точно определить меру ответственности виновного, вид и размер необходимого для его исправления наказания. В связи с этим представляется целесообразным на уровне различных органов дать разъяснение существующим в теории и правоприменительной практике делениям умысла, а также определить степень влияния каждого из обозначенных выше видов умысла на характер и размер применяемого к виновному лицу уголовного наказания.


СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Нормативные правовые акты

1.  Конституция Российской Федерации. – М.: Издательство «АСТ», 2007.- 64 с.

2.  Уголовный кодекс Российской Федерации. – Новосибирск: Сиб. унив. изд-во, 2007.- 190 с.

3.  Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. – Новосибирск: Сиб. унив. изд-во, 2007.- 272 с.

Учебная и научная литература

4.  Батурина Г.И. Ценностный аспект сознания // Сознание и диалектика познавательной деятельности: Межвуз. сборник науч. трудов. - Иваново, 1984.- С. 48-53.

5.  Векленко С.В. Понятие, сущность, содержание и формы вины в уголовном праве: Монография. – Омск: Изд-во Омск. юрид. акад. МВД России, 2002.- 192 с.

6.  Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения: Монография. - М.: РУДН, 2004 . - 128 с.

7.  Горбуза А.Д. Смешанная форма вины по советскому уголовному праву: Автореф. дис. канд. юрид. наук. - М., 1972.- 15с.

8.  Гуревич С.А, Ответственность юных преступников по русскому законодательству//Дети-преступники / Под ред. М.Н. Гернета.- М., 1912.- С. 14-18.

9.  Дагель П.С. Неосторожность: уголовно-правовые и криминологические проблемы. - М.: ЮЛ, 1977. – 143 с.

10.  Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве: Ученые записки Дальневосточного университета.- М., 1968. - Вып.21.- С. 46-54.

11.  Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. – Воронеж, 1974.- 242 с.

12.  Иванов И., Брыка И. Ограниченная вменяемость//Следователь. – 1999.- №7. С. 18-19.

13.  Иванов И.Г. Аномальный субъект преступления: проблемы уголовной ответственности. – М., 2000.- 248 с.

14.  Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. - Киев, 1891.- 448 с.

15.  Козаченко И.Я., Сухарев Е.А., Гусев ЕЛ. Проблема уменьшенной вменяемости. - Екатеринбург, 1993.- 316 с.

16.  Козловский М.Ю. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская революция и право. - 1921. -№ 15.- С. 26-43.

17.  Красиков Ю.А. Лекция 7: Субъективная сторона преступления / Под ред. профессора А.Н. Игнатова. – М., 1996.- С. 84-92.

18.  Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. - М., 1982.- 234 с.

19.  Кузнецова Н.Ф. Эффективность уголовного закона и ее значение в борьбе с преступностью// Вестн. Моск. ун-та.- Сер. 10, Право. - 1974. -№ 4.- С.46-53.

20.  Лазарев AM. Субъект преступления: Учебное пособие для студентов ВЮЗИ.- М., 1981.- 143 с.

21.  Лукьянов В.В. К вопросу о «раздвоении» вины в преступлениях со сложным составом // Сов. гос-во и право. – 1988. - № 10.- С 12-15.

22.  Маньковский Б. С. Проблема ответственности в уголовном праве. - М.,1949.- 312 с.

23.  Марцев А.И. Общие вопросы учения о преступлении. – Омск, 2000.- 331 с.

24.  Назаренко Г.В. Вина в уголовном праве: Монография. – Орел, 1996.- 196 с.

25.  Наумов А. В. Обновление методологии науки уголовного права //Сов. гос-во и право. – 1991. - №12.- С. 33-39.

26.  Нерсесян В.А. Неосторожная вина: проблемы и решения // Гос-во и право. – 2000. - №4.- С. 54-58.

27.  О состоянии и задачах науки советского уголовного права // Сов. гос-во и право. – 1955.- №4.- С.45-49.

28.  Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик. основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. - М, 1969.- 448 с.

29.  Павлов В.Г. Теоретические и методологические проблемы исследованисубъекта преступления // Правоведение. –1999. -№ 2. – С. 76-83.

30.  Памятники Русского права. - М., 1955. - Вып. 3.- 346 с.

31.  Памятники Русского права.- М., 1957. - Вып. 6.- 418 с.

32.  Пионтковский А.А. Уголовное право РСФСР: Общая часть. - М., 1924.- 476 с.

33.  Познышев С.В. Основные начала науки уголовного права. Общая часть уголовного права. – М., 1912.- 316 с.

34.  Рарог A.M. Общая теория вины в уголовном праве: Учебное пособие. - М., 1980.- 135 с.

35.  Рассказов Л., Упоров И. Категория «свобода» в уголовном праве России //Уголовное право. – 2000. - № 2.- С. 57-64.

36.  Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. - М., 1995.- 348 с.

37.  Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. - М., 1986.- 736 с.

38.  Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. – М., 2000.- 349 с.

39.  Санталов А.И. О единстве психологического и социально-правового аспектов вины // Тезисы докладов и научных сообщений. - Кишинев, 1965.- С. 113-125.

40.  Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР (1917-1952). - М., 1953.- 413 с.

41.  Сборник постановлений Президиума и определений Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. - М., 1981.- 448 с.

42.  Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право: Часть Общая: Пособие к лекциям. - СПб., 1908.- 523 с.

43.  Ситковская О.Д. Психологический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации.- М.: Юрист, 2003.- 576 с.

44.  Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Часть Общая. - СПб., 1902.- 316 с.

45.  Тихонов К.Ф. Субъективная сторона преступления. - Саратов, 1967.- 196 с.

46.  Трайнин А.Н. Состав преступления по советскому уголовному праву. - М., 1951.- 245 с.

47.  Угрехелидзе М.Г. О сфере уголовно-наказуемой неосторожности //.Проблемы борьбы с преступной неосторожностью: Сб. науч. трудов. - Владивосток, 1981.- С. 13-21.

48.  Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. – М.: Госюриздат, 1950.- 319 с.

49.  Фельдштейн Г.С. Учение о виновности в уголовном праве. - М., 1902.- 446 с.

50.  Филимонов В Д. Общественная опасность личности преступника. - Томск, 1970.- 277 с.

51.  Шаргородский М.Д. Вина и наказание в советском уголовном праве, - М.,1945.- 146 с.

52.  Ширяев В.А. «Раздвоенная» форма вины как уголовно-правовая категория: Автореф. дне... канд. юрид. наук. - М., 1998.- 183 с.

53.  Якушин В. А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. - Казань: Изд-во Казанск. ун-та., 1988.- 128 с.

Судебная практика и материалы

54.  Архив Куйбышевского районного суда г. Омска за 1999 г. Уголовное дело № 1- 1447.

55.  Архив Ленинского районного суда г. Омска за 1999 г. Уголовное дело № 1 - 896.

56.  Архив Ленинского районного суда г. Омска за 1999 г. Уголовное дело № 1 - 1323.

57.  Архив Ленинского районного суда г. Омска за 2000 г. Уголовное дело № 1 - 1248.

58.  Архив Ленинского районного суда г. Омска за 2000 г. Уголовное дело № 1 - 1506.


© 2011 Онлайн база рефератов, курсовых работ и дипломных работ.